На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

RT Russia

11 254 подписчика

Свежие комментарии

  • Игорь Петров
    Главком ВСУ Сырск...
  • Алексей
    Путин обещал сократить чиновников! Повысить зарплату и сократить штат процентов на 40 во всех сферах! Они дублируют д...В Петербурге заде...
  • Игорь Петров
    Сырский заявил о ...

«Артист может быть дураком»: Фёдор Лавров о соцсетях, молодёжи и сериале «Секреты семейной жизни»

18 апреля в онлайн-кинотеатре KION стали доступны все восемь эпизодов сериала «Секреты семейной жизни». Одну из ролей в ленте — персонажа с психопатическими наклонностями, расследующего исчезновение подруги, — исполнил актёр театра и кино Фёдор Лавров. В эксклюзивном интервью RT артист рассказал о проекте, порассуждал о том, что отличает нынешних студентов актёрских вузов от их предшественников, какие качества необходимы, чтобы реализоваться в профессии, и чему стоит получиться у молодого поколения.

— Сериал «Секреты семейной жизни» — нетипичный для нашей индустрии, очень смелый даже по сегодняшним меркам. Каково вам было в нём сниматься?

— Крайне интересно, потому что такого персонажа мне ещё не представлялось возможности исследовать и сыграть. Было что-то немножко похожее, но не то.

— Чем вас так заинтересовал ваш герой?

— Его было непросто сыграть. Это некое исследование психопатии. Мой персонаж — абсолютный психопат, причём достаточно социализированный. Не зная его закулисную жизнь, сложно понять, что он как минимум асоциален. Герой преследует свои цели, не имеет эмоциональных якорей и, как любой психопат, очень крутой и продвинутый манипулятор. Так что для меня эта работа была исследованием. Насколько оно удалось — сериал покажет.

— На первый взгляд ваш герой кажется человеком старого уклада. Как вы думаете, почему он влюбился в такую девушку — барышню пустую и, как выясняется, жестокую?

— Говорить про этого человека, что он влюбился, было бы неверно. В чём отличие психопатов от людей... Они не то чтобы не испытывают чувств, но эти чувства у них вывернуты наизнанку, отсутствует эмпатия. О любви здесь вообще говорить нельзя. Мой герой отключён от мира. Эта девушка нужна ему для чего-то другого, но любви там нет и в помине. Такой эпитет не про него. 

— В сериале много внимания уделено взаимоотношениям — в основном между главными героями. На ваш взгляд, проект может как-то помочь зрителям в построении гармоничных отношений?

— У меня нет ощущения, что у сериала была какая-то нравственно-воспитательная нагрузка. Мне кажется, это совершенно другой жанр. Наверное, какие-то полезные выводы из него можно почерпнуть — что не следует совершать преступления и так далее. Но вообще сериал не совсем про это. Там исследуются не общепризнанные, не классические отношения: к чему это приводит, что из этого получается, можно ли с этим жить или нужно что-то менять.

В сериале задано очень много правильных вопросов. Но что касается ответов — тут каждый сам должен решать для себя. Никто не гарантирует, что в вашей жизни, даже если вы будете совершать ошибки, всё сложится именно так. Может быть, лучше. Но данный сценарий вполне вероятен.

— Как вы сами считаете, если в паре возникли проблемы, остыли чувства, нужно ли пытаться спасти отношения? Или проще разойтись и найти другого, более подходящего человека?

— Всё зависит исключительно от собственного желания. Надо просто заглянуть в глубину своего сердца и честно признаться: туда или сюда. Это же момент выбора, здесь невозможно что-то советовать. Для каждой ситуации свой ответ.

— А вы сами как бы предпочли поступить в аналогичной ситуации?

— Если мы рассматриваем классическую доктрину семейных отношений, то, наверное, нужно любым способом спасать брак. Но есть куча примеров, в которых это бессмысленно. Если человек испортит жизнь себе и своему партнёру, то проще, наверное, расстаться. Опять-таки, надо себе честно дать ответ, ведь тебе с этим жить.

— Вам близок мир, в котором живут главные герои? Мир блогов, селфи в соцсетях — всего, что сейчас очень популярно среди молодёжи.

— Не могу сказать, что мне это близко. Я есть в каких-то социальных сетях, но бываю там крайне, просто ужасающе редко, потому что (не знаю, может, бог миловал?) лишён компьютерной зависимости или игромании. Мне всё это как-то не особо интересно. Я могу по мессенджерам переписываться по делу или просто чтобы потрепаться, но не очень понимаю, как можно сидеть в них всю жизнь.

Хотя я знаю блогеров — прекрасных ребят, замечательных, талантливых. Они помладше, это увлечение их поколения, оно часто перерастает в профессию, в способ заработка. Я не имею права осуждать или хвалить их — просто есть такая данность. В XIX веке были книги, в XX веке появилось кино. А сейчас есть блогосфера. Я очень надеюсь, что человечество рано или поздно научится это разумно использовать.

— Как вам работалось с молодыми артистами — Петром Скворцовым, Алёной Михайловой?

— Прекрасные ребята, талантливые. Я уверен, что у них впереди очень много хороших проектов, потому что работали они на ура. Они отличные партнёры, хорошие артисты, уже зрелые, состоявшиеся. Просто молодые — поэтому вся их история только начинается. Хотя я знаю, что у них уже много побед и свершений. И я прямо почёл за честь с ними сотрудничать.

Предоставлено Фёдором Лавровым

— Вы раньше преподавали в Школе-студии МХАТ. По-вашему, сильно ли отличаются нынешние студенты и молодые актёры от артистов предыдущих поколений?

— Принципиально, наверное, нет: человек всё равно остаётся человеком, а актёр — актёром. А какими путями к этому приходят люди — второй вопрос.

Я для себя абсолютно точно понимаю, что ещё неизвестно, кто кого больше учил, они меня или я их. Я за ними наблюдал, это был новый мир для меня. Они приносили свои мысли, свою жизнь, свой опыт — пусть небольшой. Много было нового, но принципиально... Грубо говоря, если ты просишь человека изобразить, прожить любовь, ревность или ещё что-то, то это как константа. Неважно, где ты родился, на Марсе или в Албании. Но если ты человек, ты переживаешь и проявляешь их определённым образом. Мы не берём людей с психическими отклонениями. 

Мы все, когда говорим «я люблю», испытываем примерно одно и то же. Есть точки соприкосновения, за счёт которых чужой опыт, инаковость человека становится неважна.

Зрителю важно увидеть, что и как чувствует человек, а актёру — правильно это показать, правильно прожить. Поэтому не так уж и важно, молодой ты, старый, где ты живёшь — в Африке или в Скандинавии. Есть общие точки, в которых мы все встречаемся.

— А в плане отношения к учёбе и к работе изменилось новое поколение?

— Кардинально, наверное, нет. Может быть, немножко, но это потому что и система во многом поменялась, уходит старое поколение учителей, мастеров, их сменяют молодые. Я не знаю, хорошо это или плохо. Не мне судить. На мой взгляд, может быть, даже и неплохо. Появилось больше лёгкости.

Я помню, в мои годы тяжесть довлела. А сейчас у студентов есть пространство для свободного вдоха. И здесь тоже своя мудрость — эта свобода прекрасно отсеивает людей, которые думают, что у нас халява. Прохалявил ты раз, прохалявил два... Так или иначе, на результате это обязательно скажется. И тогда ты задумываешься: «А вообще нужно мне это или не нужно?». И понимаешь: если нужно, значит, всё-таки нельзя халявить. И это уже твой личный выбор.

Мне кажется, правильно, что есть определённая свобода выбора. Может быть, я большой оптимист, но я хочу верить, что она даёт почву для взращивания более ответственных людей, которые не из-под палки что-то делают, а по личному выбору.

— Вы упомянули, что, общаясь со студентами, тоже учились у них. Расскажите об этом подробнее.

— Учишься свежести взгляда, какой-то незамутнённости восприятия. Мы иногда начинаем пугаться того, чего не надо пугаться. Или начинаем усложнять то, что не нужно усложнять. Это бывает, когда языки учишь и на каком-то этапе думаешь, что надо говорить сложно, а не просто. На самом деле чем проще, тем естественнее. Этой естественности я у них и учился. Они были наивные, свежие и, надеюсь, такими и остались. Это очень круто. В какие-то моменты я думал: «Блин, зачем я усложняю, когда без этих усложнений они всё делают прекрасно? Ещё круче, чем я от них требую».

— Хороший артист должен быть образованным, как минимум начитанным...

— Кто это вам сказал? Я очень сильно спорил со своим мастером. Бытовало мнение, да и сейчас оно есть, что артист вполне может быть дураком. Если у тебя богатая природа, зачем тебе Замятин, Толстой, Газданов? Артист может быть дураком. Он не должен быть дураком — это другой вопрос. Но может.

— Даже театральный актёр может?

— Конечно. Если у человека богатая природа и он выражает всё экспрессивно, классно и точно без книг... Такое бывает очень часто. У него есть такая незаменимая краска, которую никакой книгой, никакими томами из человека не выдавишь, если её нет.

— Выходит, важнее всего некие врождённые качества.

— На мой взгляд, важнее всего опыт и правильный его анализ. Опыт может быть и из книг. Хорошая литература даёт богатейшее топливо для фантазии, когда ты меряешь всё на себя, проигрываешь внутри себя, думаешь за него, плачешь за неё. И это тоже опыт. Но жизненный опыт более острый. Когда тебя ударили в морду, ты прочувствовал эту боль — и тебе вспомнить и повторить будет гораздо проще.

— Без каких ещё знаний и навыков невозможно или очень трудно стать хорошим актёром?

— Сложно сказать, ведь у артистов много разных амплуа, разных характеров. Кому-то подходит быть спокойным, уравновешенным. Кому-то, как мне, выпала доля быть неврастеником — я такой человек, с лабильной психикой, как гремучая ртуть.

Но меня учили очень просто, и я с этим совершенно согласен: артист должен уметь всё. Если он что-то не умеет — должен создать иллюзию, что делает это каждый день.

Такую иллюзию, чтобы ни у кого сомнений не возникло. А в этом должна помогать фантазия. Поэтому я думаю, что надо воображение развивать, а потом стараться его совместить с выражением вовне.

— Ранее вы ушли из МХАТа и из «Табакерки». Вы рассматриваете для себя возможность возвращения? Вам вообще свойственно сжигать мосты?

— Я открыт для любых возможностей. Мне кажется, это подростковая позиция, максималистская: я с кем-то порвал и больше никогда ни за что не буду с ним общаться. Для кого-то оно работает, но мне кажется это незрелым. Надо проще, зачем так затрачиваться? Жизнь — поток, она идёт дальше. Сейчас такая ситуация, через два года может быть совершенно иная. Причём с теми же участниками. Поэтому у меня нет никаких сжиганий мостов. К тому же я уже несколько раз пытался зайти в театр, просто пока не очень складывается. Но ничего, я не теряю надежды.

— Вы, как и ваш отец, играли в спектакле «Скамейка». Вы опирались на его опыт?

— На генетический, думаю, да. Это было очень смешно, когда Олег Павлович Табаков пришёл, посмотрел, по-моему, первый прогон нашей «Скамейки». Он, естественно, устроил разбор полётов, как положено. И что-то мы с ним обсуждали, я говорю: «Да, я помню, как папа ещё репетировал, я ездил, смотрел». Он засмеялся, сказал: «Понятно, значит, ещё с тех пор репетируешь этот спектакль». Наверное, да, он увидел это.

— А вообще вы следуете примеру отца в профессии?

— Безусловно. Не то что следую примеру, но очень многие слова, которые он мне сказал, я для себя храню внутри.

Предоставлено Фёдором Лавровым

— Вы как-то говорили, что рассматривали возможность стать врачом. Почему у вас возникла такая идея и какая сфера врачебной деятельности вас интересовала?

— Немножко хотелось отойти от династичности нашей фамилии. Был такой внутренний протест, что ли. И я действительно очень уважал и уважаю профессию врачей. А заниматься хотел, если не ошибаюсь, хирургией, причём ожоговой. Короче говоря, чем-то самым сложным. И не только лечебным делом, но ещё и наукой.

— Никогда не жалели, что не пошли по этому пути?

— История не знает сослагательного наклонения. Жалеть о чём-то глупо. Всё сложилось так, как сложилось.

— Ещё вы рассказывали, что скептически относитесь к своим музыкальным способностям. Хотя вам доверяют сопровождение к фильмам...

— Редко, это было давно. Но хорошо. Допустим.

— С чем можно связать такое отношение к себе? Вы можете назвать себя перфекционистом?

— Мне кажется, перфекционизм — не очень хорошо. Это история пограничная. В большинстве великих произведений (неважно — живопись, музыка, скульптура) всегда есть какое-то пространство незавершённости. Как будто мы оставляем место для вдоха Господа, чтобы он вдохнул туда душу. За него мы сделать этого не можем.

А перфекционизм, мне кажется, — это когда мы делаем всё и закрываем возможность для впускания туда души. Но зачем? Хорошо, когда остаётся что-то недорисованное, недоработанное. Это и для фантазии зрителя полезно, и есть пространство для манёвра, чтобы что-то переделать в будущем. Перфекционизм — это закончено раз и навсегда, мертво, на мой взгляд.

— Почему же тогда вы так говорите про свои музыкальные способности?

— Потому что это объективно. Не мой хлеб. И есть очень много композиторов и музыкантов, которые владеют своим ремеслом на порядки лучше меня. Так, для себя побряцать на гитаре или на рояле — ради бога. А лезть в это серьёзно — нет, навыков не хватает, наверное. И времени, желания.

— Большая часть вашей жизни прошла в Петербурге, культурной столице России. По вашим словам, для вас возможности этого города были исчерпаны. Почему так, не поменялось ли ваше мнение с тех пор?

— Не особо поменялось, иначе, возможно, я бы вернулся. Мне всегда есть куда вернуться, поскольку все мои родные живут там. Я безумно люблю Питер, но там меньше возможностей, чем здесь. Я не знаю, с чем это связано, с инертностью или нет.

Я очень люблю бывать в Питере, работать. Когда мы снимаем там какие-нибудь проекты, я с огромным удовольствием могу просидеть в Питере месяц, другой, третий — неважно. Но жить там мне в какой-то момент стало в тягость. Потому что очень долго всё происходит — ты сидишь и ждёшь чего-то месяцами. Меня это стало в какой-то момент напрягать, и, когда поступило предложение от Олега Павловича, я подумал: глупо отказываться.

— Чем, по-вашему, различается культурная среда в Москве и в Петербурге? Может быть, где-то больше конкуренции, а где-то — дружеского участия?

— В Москве, наверное, пожёстче. Здесь разнообразие, такая ярмарка — прямо всё лучшее выставляют напоказ. И здесь нужно свою нишу уверенно занимать. В Питере как-то попроще, там все ниши более или менее распределены. А в Москве очень часто ждут оригинальности, непредсказуемости, внезапности. Нужно быть готовым и стараться самому соответствовать этому всему.

— А именно актёрская среда, по вашим ощущениям, это тесный мир? Вам было некомфортно расставаться с привычным окружением, с коллегами при переезде? 

— Непросто, потому что там уже было намоленное, насиженное место, БДТ. А здесь всё в некотором смысле по-другому устроено — и уклад немножко иной, и люди, конечно, совершенно другие. Олег Павлович притащил кучу талантливейших людей совершенно из разных школ, из разных городов, и пришлось со всеми срастаться. Было непросто в какой-то момент, но ничего, как-то свыкся.

— Что было самым непривычным и сложным поначалу?

— Наверное, темп, который нужно было держать постоянно, всегда находясь в нескольких работах. С одной стороны, я как раз этого искал, а с другой — сразу впрыгнуть в этот темп было не совсем просто. Но киксануть и свалиться с дистанции я тоже не мог, поэтому приходилось попотеть.

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх