28 августа 1925 года родился писатель Аркадий Стругацкий. В соавторстве с братом Борисом он создал произведения, ставшие классикой мировой научной фантастики. Фильмы по книгам Стругацких снимали Андрей Тарковский, Алексей Герман — старший и другие отечественные и зарубежные кинематографисты. Востоковед, доктор исторических наук, писатель, публицист Вячеслав Рыбаков рассказал RT, как складывались творческие отношения в тандеме братьев, как идеи Стругацких повлияли на советскую литературу и общественную мысль, а также как личный опыт Аркадия Стругацкого как офицера и япониста обогатил художественный мир произведений.
— Аркадий и Борис Стругацкие читателям известны прежде всего в тандеме. Каким образом они разделяли зону ответственности, работая над произведениями?
— Братья своими творческими тайнами не делились. Борис Натанович никогда не рассказывал, что и как они пишут: боялся, как это ни смешно, сглазить. Он говорил, что стоит только рассказать — и ничего не получится.
Такое правило действительно существует. Очень легко растратить копящийся потенциал словами — и когда уже всё сказано, работать становится неинтересно.
Я в молодые годы был свидетелем того, как Аркадий и Борис Стругацкие встретились в доме творчества в Комарово и напряжённо работали. Выглядело это так: один сидит или даже лежит на диване, забросив ногу на ногу, другой — за машинкой. Буквально каждую фразу они обсуждают, обтачивают. Потом тот, кто за машинкой, её записывает. Через несколько часов, когда тот, кто печатает, устаёт, — они меняются.
В отношении творческих моментов существует легенда, что Борис отвечал за эмоциональную составляющую, а Аркадий — за стратегию замысла. Но встречались и прямо противоположные случаи. То есть сказать определённо невозможно.
— По образованию Аркадий Стругацкий был переводчиком, а Борис — астрономом, работал инженером. Это обстоятельство влияло на их возможности в творчестве?
— Им очень повезло в том, что они были близки по духу, по своим системам ценностей, но в то же время как индивидуальности были очень разными. Именно поэтому их творческая палитра была столь широка, им так хорошо удавались персонажи с самыми различными характерами, от бандитов до космопроходчиков, от учёных до торговцев. Аркадий работал переводчиком с японского, но в первую очередь он был советским офицером. Рубаха-парень, широчайшая натура, гусар, если угодно. Он очень любил позу, эффектные высказывания.
Борис — наоборот: тонкий, ироничный, очень строгий в поведении и в речи учёный, аналитик. Братьям было важно претворить в тексте такие разные особенности своих натур, что им прекрасно удавалось. Иногда это было сочетание несочетаемого, временами братья с трудом ладили друг с другом. Но разница их только роднила и обеспечивала широчайший спектр их замыслов, деятельности и текстов.
— Какое место братья Стругацкие занимают в отечественной и мировой литературе? Ещё в советское время у них появились последователи — а в чём они были первопроходцами, новаторами?
— Раннее творчество братьев Стругацких — это конец 1950-х — начало 1960-х годов, когда в общественном сознании царила иллюзия близкого построения коммунизма. Эту веру можно было претворять в энергетику производства и творчества, от космоса до гуманитарных наук, от полёта Гагарина до создания литературных произведений.
Поэтому именно в советское время у них в основном и были последователи. К середине 1960-х годов влияние братьев Стругацких на фантастику было настолько бесспорным, что молодые авторы, к которым принадлежал и я, волей-неволей пользовались всеми литературными наработками братьев. Это, например, вся терминология текстов о космосе или будущем.
Стругацкие, особенно в ранних произведениях, всерьёз верили в близкое светлое — коммунистическое — будущее, причём трактовали его следующим образом. В научной среде, как гуманитарной, так и технической, много одарённых и благородных людей, их будет всё больше, и когда их станет совсем много — настанет эра коммунизма. Можно говорить о том, что эта вера до 1970-х годов была главным «мотором» их творчества.
На мой взгляд, хотя поздние вещи Стругацких в литературном плане были гораздо более отточенными, наполненными социальной критикой позднесоветской действительности, максимально неповторимый вклад в литературу братья сделали в начале своего пути, когда описывали коммунистическое будущее. И поэтому их место в литературе оказалось абсолютно уникальным.
Казалось, будто Стругацкие уже побывали в светлом будущем и знают туда дорогу. И их критика была не критикой диссидентов из Парижа или обвинениями в том, что большевики Бога забыли, — нет, они критиковали советские власти именно за то, что те неправильно строят коммунизм. И поэтому мы — городская научно-техническая интеллигенция, особенно молодёжь, — воспринимали критику Стругацких как критику людей, которые знают дорогу в светлое будущее.
В среде интеллигенции место Стругацких было ни с чем не сравнимо. Люди разговаривали цитатами из их произведений, узнавали друг друга по этим цитатам, выделяли «своих» и «чужих».
Стругацкие были всё время на шаг впереди общественного дискурса. Как только у интеллигенции появлялись вопросы к происходящему — у Стругацких уже было готово произведение, которое отвечало на эти вопросы. Поэтому на них смотрели как на оракулов в течение 25—30 лет.
— А как на творчестве Аркадия Стругацкого отразились исторические события, которые ему довелось пережить, — Великая Отечественная война и другие эпизоды?
— Ранние повести Стругацких наполнены их личными впечатлениями. В первой опубликованной повести — «Извне», где группа офицеров восходит на сопку, детально описан опыт Аркадия Натановича, служившего в ту пору в военной части на Камчатке.
Борис Натанович в более поздних вещах также опирался на свой опыт. В том числе на личные впечатления от блокадного Ленинграда. И едва ли кому-то из реалистов удалось описать блокаду более достоверно, чем фантасту Борису Стругацкому.
На творчестве Аркадия Натановича, конечно, сказалась и служба в армии, и память о войне, когда он уже был офицером — писатель окончил училище в 1943 году. Он ненавидел фашизм и передал эту ненависть брату, который и сам пережил блокаду. Эту ненависть, выстраданную ещё в молодости, братья пронесли через всё творчество. Это, наверное, самое мощное и глубокое проявление личного опыта в их жизненной позиции и творчестве.
— По произведениям братьев Стругацких снято множество фильмов, в том числе за рубежом. За счёт чего их творчество оказалось настолько востребованным у кинематографистов и почему некоторые произведения экранизировали повторно?
— Братья писали очень крепкие сюжетные вещи. В произведениях Стругацких нет ни одного лишнего слова. Кинематографистов всегда привлекают в первую очередь крепкие сюжеты, потому что их интересно смотреть.
Но зачастую режиссёры (за исключением гениального Тарковского, о нём — отдельный разговор) считали себя умнее Стругацких и поэтому начинали перерабатывать смысловые пласты их произведений так, что от замысла братьев фактически ничего не оставалось. Или, что ещё хуже, формально замысел оставался тем же, но уходили дух, энергетика, человеческая составляющая.
С другой стороны, вероятно, дело также в том, что Стругацкие настолько знамениты, что для кинематографиста утверждение «Я экранизировал Стругацких» сопоставимо с получением высокой награды — как повесить орден себе на грудь.
— Были ли экранизации, которыми братья Стругацкие остались довольны?
— Мне довелось участвовать в создании сценария фильма, снятого Константином Лопушанским по одной из значимых повестей Стругацких — «Гадкие лебеди». Лопушанский приглашал Бориса Натановича посмотреть фильм, но Стругацкий, будучи уже пожилым человеком, деликатно отказался, заметив: «Я не хочу, вдруг мне не понравится».
Единственный хвалебный отзыв, который мы слышали от братьев Стругацких, был, как ни странно, о фильме Андрея Тарковского «Сталкер». Странно потому, что Тарковский ведь тоже камня на камне не оставил от замысла Стругацких — ни от «Пикника на обочине», ни от сценария под названием «Машина желаний», который писали они же.
Мы, молодые писатели-фантасты, наблюдали за этим процессом на семинаре, который вёл Борис Натанович. Я помню, как он приходил и говорил: «Теперь ему (Тарковскому. — RT) понадобилось, чтобы сталкер был застенчивый. Ну как мы напишем застенчивого сталкера?»
И тем не менее Стругацкие оба пошли на это, при всей своей гениальности. Они подчинились Тарковскому и делали, насколько могли, всё, что он требовал.
Один из братьев сформулировал, что Тарковский — режиссёр с явными признаками гениальности и поэтому мы должны сделать всё от нас зависящее, чтобы ему помочь. Это показательная и очень откровенная фраза, стопроцентно иллюстрирующая отношение Стругацких к работе с Тарковским.
— Аркадий и Борис работали не только в тандеме. «Сольные» работы Аркадий Стругацкий подписывал псевдонимом С. Ярославцев. Какие в них можно выделить ключевые отличия от произведений, написанных вместе с братом?
— Можно сказать, что вещи, написанные С. Ярославцевым, несколько проще, чем те, которые написаны писателем «Братья Стругацкие» (это их собственная формулировка), потому что не работала тандемная широта палитры. С. Ярославцев писал простые произведения для младшей аудитории — по-моему, речь шла даже о сценариях к мультфильмам. С другой стороны, были под псевдонимом С. Ярославцев и очень мрачные работы, где в наибольшей степени проявились болезненные воспоминания Аркадия Стругацкого о невзгодах военного времени.
Когда Аркадий Натанович умер, Борис Натанович сказал: «Писатель «братья Стругацкие» перестал существовать», вот так это было сформулировано. Когда Бориса Натановича спрашивали: «Как Вам пишется одному?», он отвечал известной фразой: «Вы когда-нибудь пробовали пилить в одиночку двуручной пилой?» — и эта тема считалась исчерпанной.
Одиночные вещи Бориса Натановича, написанные в 1990-х годах, стали, если говорить штампами, антисоветскими, а по сути — мрачными аллегориями. Это такие абстрактно-ужасные картины Босха в литературе.
Что же касается одиночных произведений Аркадия Натановича, то они были написаны совсем в другую эпоху — в 1970—1980-х годах, когда мир и наша страна претерпели значительные изменения. И отражать состояние, которое ушло и уже никогда не вернётся, Аркадий Стругацкий стремился в произведениях иронично-развлекательного характера.
— Аркадий Стругацкий также занимался переводами с японского. Как глубокое знание японской культуры повлияло на его творческий метод?
— В знаменитой, судьбоносной для Стругацких повести «Трудно быть богом» описано фактически европейское феодальное Средневековье: и колокольни, и одежда, и речь героев, и общественные отношения. Но там есть такой эпизод: главный персонаж повести, Румата Эсторский, заметив за собой слежку в городе, позвякал мечами, и слежка сразу прекратилась. То есть, оказывается, Румата ходит как самурай. Эта японская деталь сразу создаёт иной, не однозначно европейский, а синтетический мир.
В повести «Стажёры» Стругацкие изобразили светлое будущее, начало XXI века: космолётчики осваивают Солнечную систему. И один из персонажей, космический штурман Крутиков, на досуге читает «Повесть о Гэндзи» по-русски. Это эпохальный для средневековой Японии роман, но в Советском Союзе его тогда никто, кроме специалистов, не знал. Стругацкие предсказали, что «Повесть...» обязательно будет переведена на русский, и много лет спустя это действительно произошло.
В тех же «Стажёрах» есть целый вставной эпизод — баллада об одноногом пришельце. Он посвящён тому, что в Японии в затерянной в глухом лесу пещере обнаружен оставленный в глубокой древности единственный след ботинка странного пришельца. В тексте старательно приведены экзотические японские названия ущелий, где нашли пещеру. Такие японские детали будто сами собой просачивались в творчество Стругацких, особенно в раннее. Им самим это доставляло колоссальное удовольствие, поскольку расширяло мир, который они создавали, и придавало дополнительную достоверность.
Свежие комментарии