В 2010 году Пётр Налич вместе со своим музыкальным коллективом представлял Россию на Евровидении в Осло с песней Lost and Forgotten, где занял 11-е место. Он рассказал RT, какой была атмосфера на конкурсе и какой он видит судьбу Интервидения, которое пройдёт в Москве в сентябре 2025 года.
— Песня, которую вы исполняли в 2010 году, Lost and Forgotten, выпадала из так называемого формата Евровидения. Почему именно её вы взяли для своего выступления?
— Во-первых, обычный формат, такой усреднённый европоп меня никогда не пленял. Мы просто выступали в своём жанре. Конечно, первое, что приходило в голову, это сыграть что-то весёлое, в стиле «Гитар-гитар». Но по правилам конкурса песня должна была быть совсем новая. На тот момент у нас было три эскиза, сложные по своей интонации и по музыкальности. А «Lost and Forgotten» из новых была самая готовая вещь в нашем репертуаре, и мы вдруг подумали: и классно, пойдём вразрез с форматом, почему бы и нет. Эдакая классическая стилизация под баллады шестидесятых годов.
— Вы вспомнили песню «Гитар», клип на которую в 2007 году буквально взорвал интернет. Как он создавался?
— Мы снимали его во Владимирской области, на камеры, которые существовали недолгое время и писали прямо на диски. Всё делали сами с друзьями, и все они перечислены в титрах клипа.
Никакой особенной идеи для сценария у нас не было. Когда есть в руках камера у человека, все что-то снимают. А когда есть ещё и песня, то почему бы не снять клип!
Сейчас трудно вспомнить, кто что придумал, хореографию точно придумывали вместе. Реквизит доставали из дачных чуланов и чердаков. Поэтому если спросите сколько стоили съёмки клипа — нисколько. Машина в кадре — ВАЗ-2101, коллекционная, знаменитая «копейка», все детали в ней были родные. Она принадлежала архитектору Михаилу Тюленеву — другу моего брата Павла Налича, скульптора и художника. Машина в тот момент стояла у него на даче после ремонта.
Когда сняли, то поняли, что получилось здорово, но такого интереса в сети мы, конечно, не ожидали.
— Возвращаясь к Евровидению, вы надеялись, что ваша композиция, выходящая за рамки формата, победит?
— Всё-таки это не спортивное мероприятие. Победить — это здорово, но такой задачи, как у спортсменов, у нас не было. Было ощущение, что мы должны показать наиболее качественно то, что мы считаем правильным и хорошим.
Так как было два тура, сначала конечно же, хотелось попасть в финал, чтобы в финальном туре тоже показать себя. Это нам удалось, поэтому задача минимум выполнена.
— Вы помните, какие страны отдали за ваше выступление больше всего голосов?
— Из дальнего зарубежья это был Израиль. Но большинство голосов зрительских симпатий тогда отдали наши соседи: Белоруссия, Молдова, Армения, Эстония, Украина, Латвия.
— Если говорить о профессиональном жюри, какое судейство на ваш взгляд наиболее объективно? И может ли оно быть?
— Я не верю в объективное судейство, когда речь идёт о музыкальном конкурсе. Потому что все имеют свои вкусы и предпочтения. Оно всегда субъективное. Вопрос только в том, насколько это субъективное судейство тенденциозно в каком-то конкретном направлении. К сожалению, в современном мире, всё слишком политизировано.
Музыкантам надо просто показать себя как творческую единицу. Это самое важное. И если музыкант это сделает, независимо от того, сколько очков он наберёт, он найдёт свою аудиторию, и это для музыканта самое важное.
Победа на Евровидении не залог успеха. Там были и успешные артисты, которые потом активно выступали, но было также много людей, которых потом особенно никто не слушал, да и сами они потом уходили в другие сферы.
Главная задача музыканта — это заниматься музыкой, а не пытаться набрать очки. И если человек будет опираться на это, то, я уверен, что его ждёт успех: у него будет своя аудитория, которая будет любить исполнителя за его творчество.
— В сентябре 2025 года в Москве пройдёт возобновлённое Интервидение. Каким вы бы хотели видеть этот конкурс?
— Я фанат живых выступлений. Я слышал, что когда на Евровидении выступала группа Abba, там был эстрадно-симфонический оркестр, и это было здорово.
Сейчас всё сильно склонилось к формату шоу, к визуальным эффектам, к стремлению поразить технологиями современными. Видимо, это такой период, но я уверен, что это, как и всё в этом мире, имеет какую-то свою амплитуду, и будет откат к живому исполнению.
— Каким вы видите «формат Интервидения» и нужен ли он?
— На мой взгляд, всё должно быть максимально разнообразно, во-первых, по жанрам, во-вторых, максимально живое. Я за спецэффекты, за танцы и так далее, но это не должно исключать живое исполнение.
Сейчас, музыканты говорят, есть такая технология, когда тебе под лидер вокалом прописывается много дубль-треков твоего собственного голоса, поэтому вроде как ты поёшь вживую, но если ты минуту не будешь петь, то никто этого особо не почувствует. И в этом смысле замыливается эффект живого музыкального исполнения.
— Интервидение, на ваш взгляд, сможет избежать политизированности и создать атмосферу дружбы, какая была на мероприятиях такого уровня в СССР?
— Это недостижимо, но стремиться к этому надо. Возможно, я покажусь идеалистом, но мы сейчас можем сделать всё для того, чтобы люди объединялись, а не разъединялись. И это входит в задачи тех людей, которые имеют для этого какой-то ресурс. Насколько это получится, посмотрим.
Свежие комментарии