В понедельник, 17 октября, на телеканале «Россия 1» выходит детективный триллер «Художник», герои которого, сотрудники советской милиции, пытаются раскрыть серию жестоких убийств. Исполнитель одной из главных ролей Александр Горбатов рассказал в интервью RT о своей роли и сотрудничестве с Андреем Смоляковым, ответил на вопросы о мотивации своего героя в «Сердце Пармы» и подготовке к съёмкам сериала «Шаляпин», а также порассуждал о тонкостях актёрской профессии.
— На ТВ выходит сериал «Художник», ранее представленный в сети. Когда вам предложили роль Сазонова, капитана милиции, вы сразу согласились или были какие-то сомнения?
— Мы встретились с Тимуром Алпатовым (режиссёр. — RT), поговорили, ударили по рукам и всё. И дело даже не в Сазонове, а в сценарии. Плюс партнёры замечательные. Это очень радостно: происходит какой-то обмен, симбиоз, ты учишься чему-то.
— Ваш герой вместе с персонажем Андрея Смолякова разыскивает убийц. Это ваш первый совместный проект. Вы на нём и познакомились?
— Да, я с Андреем Игоревичем познакомился на этом проекте. До этого мы ни разу не снимались вместе.
— Расскажите подробнее, как вам вместе работалось.
— Замечательно. Когда человек больше 50 лет в кино — ну, как с ним работать. Конечно, это глыба. Многому можно научиться, много чего берёшь из его обоймы, аккумулируешь, присваиваешь. Поэтому да, это замечательный обмен. Кроме того, работать с Андреем Игоревичем очень легко и уютно.
— Есть ощущение, что в сериале банда «Мёртвая голова» и Художник действуют во имя своей справедливости. На ваш взгляд, не размывается ли здесь грань между добром и злом?
— Ну, какая здесь грань между добром и злом. Есть одни боевые офицеры и другие. Есть разведка, есть диверсионные группы. Все идут выполнять свою задачу, либо стремятся к её выполнению любой ценой, даже ценой собственной жизни. А мы сейчас говорим об офицерах, которые не были дураками. Их готовили, над ними работали, их посвящали в определённые таинства разведки. Я вижу людей, которые дали присягу своему государству, или своей идее, и идут выполнять эту задачу. А что добро и что зло — это уже люди решают.
— Стоит ли зрителям ждать второй сезон?
— Не знаю, это же всё от продюсеров зависит, а они отталкиваются от рейтинга.
— А вы сами как думаете, есть ли у истории потенциал на продолжение?
— Да, но вообще потенциал всегда есть. Здесь по сюжету будет некая загвоздка, а дальше нужно придумывать сценаристам. И важно, чтобы это было интересно зрителю, а мы все постараемся воплотить идею в жизнь.
— Вы согласились бы в продолжении сыграть?
— В зависимости от того, какой сценарий мне предложат. Не всем в этом мире управляют деньги и лицо, которое на экране. Не стыдно быть бедным, стыдно быть дешёвым. Когда предлагают историю, ты видишь замысел и отталкиваешься от него. Если он начинает будоражить, то ты: «Да, да, да, вперёд, конечно!».
— Недавно ещё вышел с вами сериал «Капкан на судью». Вы играете там гениального следователя Забелина, который с лёгкостью раскрывает преступления, и в этой роли напоминаете такого современного Шерлока Холмса. Расскажите, кем или чем вы вдохновлялись во время подготовки к роли?
— Модель помогали мне выстроить криминальные сериалы, в которых одни и те же клише. Я смотрел на своих коллег, которые устали уже играть эти роли, делал выводы и пришёл к тому, что мой парень очень прост, и вещи называет своими именами. Вот и всё.
— Недавно состоялась премьера фильма «Сердце Пармы», который взорвал кинопрокат...
— Это здорово. Значит, зритель принял наше творчество, откликнулся. Это всегда очень радостно для артистов, для группы, для продюсеров.
— Конечно. Расскажите, как вы готовились к роли князя Ермолая. Читали книгу Алексея Иванова?
— Еще задолго до того, как собрались фильм снимать. Как и «Ненастье», и многое другое. Вообще, Алексей Иванов, на данный момент, я считаю, лучший наш писатель.
— Вас не смутили серьёзные расхождения сценария с сюжетом книги?
— Я читал сценарий и прекрасно понимал всё. Просто большее можно превратить в меньшее, а меньшее в большее — нет. Поэтому, мне кажется, и Антон Мегердичев это понимал прекрасно, что от чего-то надо избавляться, а что-то — менять. Или будет не художественно. Я знаю, что фильм вообще хотели сделать продолжительностью больше трёх часов, но очень тяжело так долго удерживать внимание зрителя.
А как готовился? Даже не знаю, наверное, во многом, интуитивно. Что-то в памяти было насмотренное, подсознание на это откликается, находит что-то, цепляется. Это не значит, что мы у кого-то что-то воруем. Просто мы аккумулировали это, когда-то присвоили себе, или когда-то оно попало в зрительную память и сейчас выплеснулось. Я даже не знаю, от кого это попало и куда. Есть кинокартины и романы, которые я люблю. И в итоге мы с Антоном смогли найти золотую середину в проявлении Ермолая как правителя, как человека, как отца и воина.
— Как вы оцениваете мотивацию своего героя, который решил похитить Золотую бабу вопреки предупреждениям?
— Ну, слушайте, тяжела она, шапка Мономаха. Риск — это благородное дело. И, в конце концов, мы говорим сейчас о личности. Даже с тем, как такие решения принимал Ермолай, он достоин быть князем. Если бы он, благодаря этой Золотой бабе, подчинил себе народ, это была бы своего рода победа, и лавры достались бы, естественно, Ермолаю. Это всё игра, которая происходит при власти. Чем выше ты забираешься, тем, наверное, меньше работает такая штука, как распознавание «свой-чужой». А такой регион, как Пермь, на тот момент для Руси-матушки был очень важен.
— Что было самым сложным на съёмках? Наверное, экшн-сцены с массовой рубкой и фехтованием?
— Самым сложным было войти в образ и не отпускать его. А холод, жара, клееные бороды, всякие кольчуги — это вторая история. Нас палкой туда никто не загонял, мы сами выбрали профессию, и она волевая. Сложности есть всегда, без них вообще скучно жить. Поэтому мы их преодолевали с энтузиазмом.
— А ещё в ближайшем будущем с вашим участием выйдет многосерийный проект «Шаляпин». Расскажите, как вы в него попали?
— Мне позвонили и предложили. До этого я пробовался на Горького, вроде меня утвердили. Дальше пошёл заниматься своими делами. Потом мне позвонили и предложили сыграть Шаляпина. На что я ответил: «Какой из меня Шаляпин?». Мне сказали: «Нет-нет, очень даже убедительно». В итоге мы встретились, поговорили и мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться из-за своего любопытства и желания развиваться. Это исторический персонаж, всегда страшновато такое делать по одной простой причине — народ будет сравнивать. Но я к этому отношусь спокойно. Сравнивали всегда, и будут сравнивать. Всегда будут те, которым нравится, и те, кому не нравится. Это нормально.
— Вы стремились к максимальному внешнему сходству? Наверняка был непростой грим.
— Мы попытались сделать какие-то намётки, но это уже внутренняя кухня артиста, я вам её не смогу объяснить. Мы очень много смотрели фотографий. Вокруг Фёдора Ивановича очень много мифов и легенд, которые не соответствуют правде. Я благодарен людям, с которыми меня продюсеры познакомили и дали возможность поработать, пообщаться. От них я много узнал про Шаляпина. Но всё равно у нас свой образ Фёдора Ивановича, мы не пытались угодить чьим-то мифам или взглядам.
— Какие мифы вы слышали об этой исторической личности?
— Да много. Пел — люстры лопались, стаканы падали. Водку стаканами гранёными пил, был бабником несусветным. От его голоса люди в обмороки валились, и тому подобное. Был такой силы невероятной, что мог дом поднять, разговаривал низким голосом. Всё это, кстати, неправда.
Он был, на самом деле, одержим творчеством. Да и вообще, мы же говорим об артисте театра. Профессия в любом случае откладывает свой отпечаток. Не на всех, но он огонь и воду прошёл. Одни рождены, чтобы сидеть на попе ровно, а другие — чтобы идти. Характер и сама природа этого человека были в том, чтобы выбраться со дна на свет.
И я считаю, что это, во многом, уникально — наблюдать человека, который приехал из глубокой провинции и попал в театр. Он учился говорить заново, учился вести себя в обществе, учился языкам. Это интересно — как он менялся, как его терзало то, что он из тех, а не из этих, что в него пальцем тыкали, мол, из грязи в князи, как он пытался соответствовать своему успеху.
— Кстати о голосе: нужно ли вам было петь на съёмках?
— Нет. Мы пытались, но это невозможно, совсем не туда. Мы обходились фонограммами, а педагоги из Большого театра учили рот открывать, объясняли, что такое артикуляция, как её подать. Другая проблема — у нас было всего десять дней на подготовку и громадное количество опер и арий. Было радостно, что с нами работала такая звезда мировой оперы, как Ильдар Абдразаков, и немного боязно. Ты отдаёшь отснятый материал человеку, который с этим очень тесно связан. Как он на это посмотрит, как отреагирует... Но глаза боятся, а руки делают.
— Удалось в итоге за десять дней полностью подготовиться?
— В чём-то — да, а что-то уже на ходу...
— Неужели импровизировали?
— Ну, какая импровизация. Смену отработал, пришёл домой, но не спать, а сидеть и учить, постоянно включать и слушать, слушать, слушать... Потом со специалистом разложить всё на партитуры, ритмы, темпы... Это для того, чтобы открывать вовремя рот, брать дыхание, работать диафрагмой, лицевыми. Многое удалось. Но это вы, наверное, решите, когда посмотрите.
— А в чем особенность героя именно в вашем исполнении?
— Я не могу сказать, зрители сами оценят. Буду сейчас рассказывать, что, вот, мне показалось, я вот так бровь должен задрать, и это моя уникальность. Это же смешно. Уникальность уже изначально в том, что человек, которого ты играешь— глыба, его знает весь мир. Уникальность в том, что мне это доверили. И я играю это своим телом, где-то адаптирую пластику, оставляя зазор, чтобы не потеряться. Это же и есть процесс, это самое кайфовое.
Я четыре года во время учёбы ходил мимо особняка Фёдора Ивановича, смотрел на этот замечательнейший памятник, где он так разлёгся вальяжно, и вместе с однокурсниками говорил: «Вот роль, которую надо сыграть». И понятия не имел, что смогу выпросить её у Всевышнего.
Свежие комментарии