Уходить нужно красиво, особенно если принял решение. Такого мнения придерживается трёхкратная олимпийская чемпионка Светлана Колесниченко, недавно объявившая о завершении карьеры. Она не допускает мысли о возвращении ради участия в Олимпийских играх, хотя этого очень хочет её муж. В интервью RT синхронистка призналась, что 11 лет испытывала страх перед Татьяной Покровской, объяснила, почему не готова повторить её судьбу в качестве тренера, а также рассказала, как они с коллегами смеются и разговаривают под водой.
— Я была почти уверена, что увижу вас после спорта в должности менеджера, администратора команды. Вы же работаете тренером в крошечном по нынешним временам бассейне «Торпедо». Это ваш личный выбор?
— В «Торпедо» располагается школа МГФСО, которую я представляла с тех самых пор, как перебралась из Гатчины в Москву. На самом деле я пока ещё воспринимаю тренерскую работу, как хобби. Пока была в декрете, успела понять, что дома мне скучно, надо чем-то заниматься помимо того, чтобы сидеть с ребёнком, хотя полноценно работать не собиралась минимум полтора года. Просто так получилось, что один из тренеров нашей школы временно уехал, и меня попросили выйти на подмену. Теперь три раза в неделю хожу в бассейн.
— Неужели Светлана Ромашина, исполняющая сейчас обязанности главного тренера сборной, не пыталась уговорить вас в перспективе присоединиться к её тренерскому штабу?
— Я никогда не скрывала, что мне интересна работа менеджера, и Света, конечно же, знает об этом. Но мы обе понимаем, что работать полную неделю я сейчас не могу, а делать что-то наполовину не умею и не считаю правильным. Поэтому этот вопрос мы пока не обсуждаем.
— Когда вы готовились к тому, чтобы выступить на Играх-2024, но не смогли поехать, не было какой-то дикой внутренней обиды на весь мир? Чувства, что жизнь тебя просто кинула?
— Эта история для меня была вообще не про деньги. Хотелось стать пятикратной олимпийской чемпионкой, если честно. Но сложилось так, как сложилось. Даже интересно: моя карьера началась с того, что я не поехала на Олимпиаду в Лондон, и закончилась тем, что я не поехала в Париж.
— Когда было больнее?
— На самом деле оба раза я довольно спокойно восприняла информацию. В 2012-м мои личные тренеры твердили о том, что я обязательно должна поехать на Игры, но я видела всю кухню изнутри и понимала, что мне ещё рано. Что есть девочки, которые имеют гораздо больше оснований на то, чтобы претендовать на место в команде. Больнее для меня оказался перенос Олимпиады в Токио: продолжать пахать в прежнем режиме ещё один год я морально просто не была готова, потребовалось время, чтобы смириться с этой мыслью. Но если бы мне сказали, что после Японии случится такая история, я, наверное, не захотела бы ничего менять. Это был интересный опыт, которого в моей спортивной карьере никогда ранее не случалось.
— У вас какая-то удивительная способность воспринимать всё, что происходит вокруг, в позитивном ключе. Наверняка ведь после Игр в Токио вы представляли свою жизнь совершенно иначе: новая, партнёрша, на носу чемпионат мира в Фукуоке, меньше трёх лет до следующих Игр… Когда всё это рухнуло, не было депрессии?
— Нет. Безусловно, бывают моменты, когда ты грустишь, но я как-то отпустила эту ситуацию. Уже начала немножко переключаться в сторону семьи, тем более что мы тренировались в Москве, и я каждый день уезжала с базы домой. Мы стали больше времени проводить с мужем, естественно, начали говорить о детях, о планах на будущее, и я сразу сказала: как бы ни развивалась ситуация, я буду тренироваться до 2024 года, работать с максимальной отдачей. И как-то очень спокойно прошла эти три года — с пониманием, что никаких соревнований, в том числе олимпийских, в моей жизни может уже не случиться.
— Вы прошли две Олимпиады, 16 раз становились чемпионкой мира и, наверное, не раз задавали себе вопрос: ради чего все эти мучения и преодоления? Ради того, чтобы повесить на шею ещё одну медаль?
— Мне кажется, у любого спортсмена бывает момент, когда он пытается на этот вопрос ответить. Первоначально у меня и мысли не было стать олимпийской чемпионкой. Я поняла, что это возможно, только когда переехала в Москву. Первая Олимпиада — это, конечно же, большой вызов и совершенно непередаваемые эмоции. Но потом, что греха таить, все начинают понимать: это хорошие финансовые возможности, особенно если выиграешь золотую медаль, хороший стимул продолжать тренироваться, чтобы заработать на собственное жильё, на что-то ещё. Иначе говоря, начинаешь смотреть на спорт, как на высокооплачиваемую работу, которую надо стараться делать максимально хорошо.
— Когда тебя вынимают из группы для того, чтобы сделать солисткой или поставить в дуэт, это, с одной стороны, открывает дорогу к большему количеству титулов. Но с другой, ты продолжаешь оставаться в группе среди тех, кого никуда не выбрали. Это не нарушает внутренние взаимоотношения?
— Наверное, нам повезло с тренерами. Все мы по умолчанию соглашались с тем, что тренерам виднее, что если они останавливают на ком-то свой выбор, значит, этот спортсмен реально сильнейший. Поэтому даже вопрос никогда не вставал в этом в плане. Когда в дуэте со Светланой Ромашиной оказалась я сама, скорее, недоумевала: почему выбор сделан в мою пользу? Я же так плохо всё делаю…
— Ответ на этот вопрос находили?
— Успокаивала себя тем же самым: что тренерам виднее.
— Насколько тяжело жить с ощущением, что ты постоянно должен быть лучшим?
— Тяжело. В семье у нас до сих пор борьба. Муж так и говорит: «Ты со мной всё время соревнуешься». Хотя я этого не замечаю на самом деле. Что касается спорта, первое время было очень сложно. Я понимала, что передо мной были такие солистки, как та же Ромашина, Наталья Ищенко, что я должна соответствовать их уровню, быть не хуже, потому что в любом случае меня начнут с ними сравнивать. Благодаря Татьяне Евгеньевне Данченко и моей работе в соло этот психологический барьер начал потихонечку исчезать. Но это был реально долгий процесс.
— Страх не оправдать ожидания тренера — это мотивация?
— Татьяна Николаевна Покровская, под руководством которой мы работали в группе, вызывала у меня некий страх уважения, если можно так сказать. Я очень боялась её подвести. Когда она приходила к нам на тренировки дуэта, меня порой переклинивало до такой степени, что Татьяна Евгеньевна даже шутила: мол, надо поставить картонные фотографии Покровской на бортик, чтобы я к этому привыкала. Этот стресс сидел во мне на протяжении 11 лет!
— Накануне встречи я пересмотрела ваше выступление на Олимпиаде в Рио-де-Жанейро, и задалась вопросом: что вы чувствовали, исполняя программу, которая вызывает у зрителей ощущение не спорта, а высочайшего искусства?
— Могу честно признаться: «Мольба» — это единственная программа за всю мою карьеру, которую я могу пересматривать бесчисленное количество раз. Эту программу мы каждый раз очень глубоко проживали эмоционально, всей командой. Наверное, это действительно было не про спорт. Мы знали, насколько непростой жизненный период Покровской предшествовал той постановке, и даже в момент олимпийского выступления не думали о том, как нам тяжело. Обычно мы задыхаемся в воде, когда делаем прогон, всплываем лицом кверху и лежим какое-то время, чтобы немножко передохнуть, прийти в себя. С «Мольбой» такого не происходило никогда.
— После того вашего выступления Татьяна Николаевна плакала?
— Мне кажется, нет. Она в этом плане всегда держалась стойко, что бы ни происходило. Ей, кстати, сложно судить, как сделана программа — из-за угла, в который ставят тренеров во время выступления. А для нас самым главным всегда было услышать её похвалу.
— Синхронное плавание — это едва ли не единственный вид спорта, где у тех, кто борется за медали, фактически не случается ошибок во время соревнований. Как такое вообще возможно в виде спорта, где баланс может быть нарушен даже крошечной погрешностью в движениях?
— Самое интересное что с приходом новых правил ошибок стало больше. Раньше процесс был более творческим, зато какие-то технические элементы мы отрабатывали с утра до вечера. Шла просто доскональная работа над каждым градусом, углом, миллиметриком.
Сейчас синхронисткам в гораздо большей степени приходится работать на сложность, которая оценивается как в фигурном катании — баллы начисляются за каждый элемент программы. Плюс увеличилась длительность подводных связок, и это привело к тому, что некоторые спортсменки из-за гипоксии стали отключаться прямо в ходе выступлений. Такое случалось и у меня, когда мы только начинали работать по новым правилам с Майей Дорошко. Выходили из воды, вообще не понимая, где находимся и что происходит вокруг. Естественно, вероятность ошибок в таком состоянии возрастает.
— А соревнования — ещё и дополнительный стресс?
— У нас это порой гораздо меньший стресс, нежели тренировка. Я, кстати, всегда думала, что на своих первых Олимпийских играх буду биться в припадках от нервного напряжения. Что мне будет дико страшно, что адреналин должен просто хлестать, всё-таки это — мечта всей жизни, нет ничего более важного и ответственного. А в итоге те Игры стали едва ли не самым спокойным стартом в моей карьере.
Уже потом поняла, что подсознательно мы были готовы ко всему, потому и не было причины нервничать. На базе, когда шла подготовка, нам, допустим, могли специально выключить музыку, при этом мы не должны были останавливаться или как-то реагировать.
— Сразу вспоминаются Игры в Афинах, где музыка оборвалась у нашей группы на первых секундах программы, и никто не знал, как могут дальше развиваться события.
— Так и на Играх в Токио нам со Светой Ромашиной поставили не ту музыку. Но там мы уже были к такому готовы.
— Синхронистки под водой разговаривают?
— Конечно. Мы же можем на задержке дыхания открывать рот, шевелить губами. Запасные девочки, которые во время длинных связок сидят вместе с нами под водой, иногда в камень-ножницы-бумага играли. Нормальный рабочий процесс: подвинься туда-сюда. Ну, или похихикать.
— Над чем?
— Перед тренером нельзя же хихикать — за это сразу прилетит. Татьяна Николаевна, разумеется, всегда понимала: пузыри по воде идут, значит, кто-то под водой смеётся. В работе мы нечасто себе такое позволяли, но бывало. Уходишь под воду с каменным лицом, а там начинается…
— Синхронистки, как и фигуристы, довольно часто берут для своих программ саундтреки известных фильмов, которые становятся заметно более жёсткими, несущими ощущение опасности. Эта агрессивность музыки переходит в агрессивность упражнения?
— Хороший вопрос. Если брать мой собственный опыт, в нашей команде постановка всегда шла от темы. А не так, что нашёл музыку, и давай придумывать, что бы такое под неё поставить? Понятно, что тема тоже может быть агрессивной. Тем более, что движения, которые сейчас есть в каталоге синхронного плавания, они в принципе носят именно такой характер: плюх, шарах! Но кстати по новым правилам, которые войдут в обиход со следующего года, мы должны декларировать музыку и утверждать её. То есть, не всякая музыка сможет пройти отбор, скажем так.
— Агрессивная музыка — она же гораздо более графична.
— Совершенно точно. Но, знаете, на последнем чемпионате мира в Сингапуре я обратила внимание на то, что пошла тенденция брать для программ песни популярных исполнителей. И это хорошо на самом деле, потому что даёт возможность спортсменам работать в самых разных жанрах.
— С каким возрастом вы работаете сейчас?
— 15-18 лет.
— Вы понимаете, что в тот момент, когда ваши подопечные выйдут на международную арену, в группе скорее всего будет обязательным условием наличие мальчика?
— Безусловно. Я даже поднимала этот вопрос. Сейчас по нашим российским правилам мальчикам нельзя выступать с девочками на внутренних соревнованиях. Поэтому смешанных групп у нас нет. Но мальчиков в нашей школе много — с ними работает Александр Мальцев.
— В своё время Мальцев столкнулся с очень большим неприятием своего выбора. Сейчас, работая тренером, вы понимаете, что движет мальчиками, которые приходят в синхронное плавание?
— Мне кажется, изначально это всегда выбор родителей, а не детей.
— Иногда мне кажется, что многие родители ведут детей туда, где видят более реальную возможность достичь результата, менее высокую конкуренцию и, соответственно, более короткий путь к успеху. В том числе — финансовому. Мужское синхронное плавание представляется мне именно такой историей.
— Я не берусь судить об этом. Кто знает, возможно людям правда нравится синхронное плавание, и они считают, что это хороший спорт для мальчика? Мне кажется, что главное здесь — не навязывать ребёнку тот или иной вид спорта. Не пытаться через него удовлетворить собственные амбиции.
— А у вас дочка или сын?
— Сын. Теннисом будет заниматься. Точнее, нам с мужем хочется, чтобы он занимался теннисом.
— Вы так решили уже сейчас, несмотря на то, что малышу всего четыре месяца?
— Сама себе противоречу, да?
Конечно же, ребёнок должен сделать свой выбор сам. Муж вообще сторонник того, чтобы спорт максимально присутствовал в жизни ребёнка — хотя бы для того, чтобы всегда была возможность направить детскую и подростковую энергию в правильное русло. А дальше, как сын сам решит. Захочет стать не теннисистом, а певцом, я только порадуюсь, что жизнь ребёнка не будет связана с профессиональным спортом.
— Что для вас означают ваши три золотые олимпийские медали?
— Это определённый жизненный этап, цели, которые были поставлены, и огромная благодарность тем людям, которые помогли мне достичь этих целей. Я не ставлю свои олимпийские победы на первое место и совершенно точно никогда не буду пытаться решать какие-то вопросы с позиции того, что я —олимпийская чемпионка, и мне все кругом должны.
— Но окружающие-то всё равно продолжают видеть в вас чемпионку. А это порой ох как сильно осложняет послеспортивную жизнь, где много чего приходится начинать с нуля.
— Как раз-таки когда я ждала ребёнка, но ездила на соревнования, у моих спортсменок были неудачи. Мы не выигрывали, иногда даже в тройку не попадали. Безусловно я расстраивалась. Помогало то что я внутренне сумела отпустить те спортивные амбиции, которые были у меня в годы выступлений. Да, вот медали, они висят дома у бабушки в Гатчине, а здесь моя задача подсказывать, делать выводы из неудачных выступлений и, надеюсь, направлять спортсменов в нужное русло. Совсем недавно мы вернулись с Кубка России, где девочки нашей школы стали первыми в акробатической группе. Если честно, я даже не была морально готова к тому, что нам отдадут победу. Но радовалась безумно. Как раз потому, что понимала: никто ко мне не придёт со словами: «Вот тебе, Светочка, первое место, за то, что ты у нас такая замечательная!». Да, мы очень много работали, но я понимала, что есть и другие школы, которые максимально конкурентоспособны. Я же, по сути, совсем зелёный тренер, начинающий с нуля.
— Официально заявить о завершении спортивной карьеры оказалось тяжело?
— Да нет, морально я была готова к этому. Хотя муж хотел, чтобы я поехала на Игры-2028.
— А почему нет? Похудеете, придёте за год до Олимпиады к главному тренеру, как это делали многие ваши предшественницы…
— Нет, нет, нет и нет. Во-первых, мне уже много лет по меркам нашего вида спорта, а кроме того, я думаю, что нужно уходить красиво, раз уж принял такое решение. Считаю, я ушла вовремя.
— Кстати, четыре года назад, отвечая мне на вопрос о послеспортивной жизни, вы сказали: «Наконец, подстригусь». Но до сих пор носите длинную стрижку.
— Я коротко подстриглась, когда ждала ребёнка. Даже подумала, что это слишком, когда увидела результат. Сейчас волосы просто отросли до плеч, но это всё ещё не та стрижка, которую я хотела бы иметь.
— Вы понимали, что на чемпионате мира в Сингапуре и группа, и дуэт, представляющие нашу страну, скорее всего проиграют?
— Старалась не думать об этом. Понимала, что такое возможно, что спорт сейчас настолько сильно замешан с политикой, что вряд ли нам так просто отдадут победу. Хотя и группа, и дуэт были очень конкурентоспособны. Было невероятно жаль девчонок, тем более что со многими из них мы вместе работали эти годы, и я как никто другой знаю, сколько было положено сил на этот результат. Тяжелее всего на самом деле не просто проиграть, а оказаться первым, кто проиграл после стольких лет доминирования.
И я была реально поражена тем, как уверенно и достойно девчонки и тренеры несут это бремя. Я бы, наверное, закрылась бы ото всех, в попытках всё это переварить, и не факт что сумела бы заставить себя работать дальше. А та же Майя Дорошко, Татьяна Данченко, Татьяна Покровская взглянули на эту ситуацию вообще по-другому. Сделали выводы, начали работать с акцентом на то, что было оценено недостаточно хорошо, на то, что хотят видеть международные судьи. Понятно, что будет тяжело, но мне почему-то кажется, что мы быстро вернёмся.
— Уход со своего поста Татьяны Николаевны — шок?
— Рано или поздно этот момент должен был наступить, и все это прекрасно понимали. Хотя я не думала, что это произойдёт сейчас. Почему-то считала, что ещё один олимпийский цикл Покровская точно отработает. Поэтому да, был шок.
— Когда Покровская оставила свой пост, я хотела договориться о встрече, поинтересовалась, где она живёт. И услышала: «Даже не знаю, что ответить, поскольку последние 20 лет я жила на Круглом». При том, что вся ваша карьера, как и карьера ваших тренеров, была невероятно яркой и победной, вы бы хотели для себя такой жизни?
— Я много раз думала об этом. Пыталась понять, каково это — полностью посвятить себя работе, отдаться ей, отдаться результату, фактически оставив собственную семью. Да, ты работаешь за свою страну, на её престиж, на её славу, но это невероятно тяжёлый выбор для женщины.
— Какой ответ был бы для вас здесь более уместен: «Это того не стоит», или «Я не готова к таким жертвам»?
— Это того стоит. Но я действительно к такому не готова.
Свежие комментарии