16 января после тяжёлой болезни ушёл из жизни призёр Олимпийских игр в Сеуле и Барселоне в плавании Дмитрий Волков. Последние дни бывший спортсмен, на протяжении двух с половиной лет владевший рекордом мира на стометровке брассом, провёл в больнице в окружении близких и мужественно боролся с онкологическим заболеванием.
Несмотря на диагноз, он продолжал в социальных сетях радовать читателей красивым слогом, делясь своими воспоминаниями и наблюдениями.Утром 16 января не стало Дмитрия Волкова. Если рассказывать о нём языком цифр — выиграл две бронзовые награды на Олимпиаде в Сеуле, серебро на Играх в Барселоне. Плюс — личная бронза чемпионата мира в 1986-м и четыре победы на чемпионатах Европы.
Но сухо вспоминать о Дмитрии Волкове нельзя в принципе. Не знаю другого спортсмена, который был бы до такой степени человечен. Живой сгусток невероятной доброты, заботы и оптимизма. «Самое страшное для него — это обременять собой окружающих», — сказал как-то о Диме его близкий друг.
Это действительно всегда было так. Наши семьи дружили, Волкова я знала едва ли не с дошкольного возраста, поэтому и степень откровенности всегда была гораздо более высокой, чем с кем-то ещё. Несмотря на это, когда Димка заболел и уже знал свой диагноз — не слишком утешительный с самого начала — я буквально клещами тянула из него информацию о реальном положении дел.
Знала (не от него), что жена, бывшая прыгунья в воду Таня Алябьева, ушла с работы, чтобы постоянно находиться рядом. Соответственно, не требовалось чрезмерной прозорливости понять, насколько тяжело в этом случае может быть в семье с деньгами. Спросила напрямую — нужна ли помощь. Димка долго мялся, прежде чем выдавил из себя не слишком конкретный, но вполне понятный ответ: «Нужна. Очень».
В тот же день был организован сбор, начали поступать деньги. Разговаривать Волкову было не всегда легко из-за продолжительных химиотерапий, поэтому большей частью он писал мне, каждый раз изумляя силой своего духа.
«Воля железная, но временами скрежещет. Дух мой хоть и не павший, но слаб. По воде не пройду — маловерный. Имею претензии к самому себе по этому поводу», — писал он в самом начале апреля 2024-го.
Месяцем позже: «12 химий позади. Состояние окрыляющее, летать охота, но пока получается лишь подпрыгивать, как пингвину — он ведь тоже птица? Сейчас снова в клинике, купирую осложнения. Радуюсь солнцу за окном и ты, мой дорогой светлячок, помогла мне в этом. После твоей публикации многие совершенно незнакомые люди откликнулись, и это чудо. Нынче ведь чудеса в дефиците...»
Одно из таких чудес случилось благодаря борцам. Михаил Мамиашвили, выступавший с Волковым в одной команде на Играх в Сеуле, во время совершенно случайного разговора услышал от меня о состоянии Димы, тут же нашёл деньги, связался с пловцом, чтобы поддержать его личным участием, меня же успокоил: «Не волнуйся, мы будем рядом, решим всё, что в наших силах».
Незадолго до этого я звонила Дмитрию с вопросом, имеет ли смысл обратиться от его имени в федерацию плавания?
«Не надо их беспокоить, — последовал ответ. — Володя Сальников знает, что я болен, даже немножко помог поначалу. Но дал понять, что у федерации нет средств, чтобы поддерживать меня постоянно».
«Знаешь, в жизни ведь ничто не происходит просто так. И болезни всегда даются, как расплата. Я точно знаю, за что моя», — написал он в конце лета.
В ноябре Димка прислал ещё одно скупое сообщение. Мол, предлагали очередную линию химиотерапии, отказался... А последнее пришло в начале декабря оборванным: «Здравствуй, Леночка...»
Я ждала продолжения, а теперь запоздало понимаю: прощался.
В четверг, когда я разговаривала по телефону с димкиным братом Максимом о последней ночи, которую Волков провёл в больнице, окружённый родными, он сказал севшим от горя голосом: «Не все соревнования мы выигрываем».
Очень похожие слова 11 лет назад произнёс незадолго до своей смерти Андрей Корнеев — тоже брассист, и тоже ушедший из жизни в безуспешной борьбе с раком желудка: «Этот заплыв я, похоже, проиграл...»
Димка не слишком любил говорить, тем более — говорить о себе, но прекрасно владел словом. Много лет был редактором созданного им же журнала «Плавание».
Больше всего он писал на своей страничке в Facebook* в последний год, уже будучи необратимо больным. Словно что есть сил старался зафиксировать в информационном пространстве невысказанные ранее мысли, вспомнить многочисленные жизненные отметины.
***
«Если кому-то нравится быть родственником обезьяны, что тоже, в некотором смысле, правда, милости прошу, будьте — у нас в ковчеге выживших после потопа каждой твари почёт. И всё же мне лично по душе иное представление о происхождении видов. Нашу планету, где когда-то в гигантском океане и зародилась первая жизнь, было бы справедливо называть «Водою». Мы все когда-то умели нырять, помогая себе плавниками, а уж задерживать дыхание на пару десятков минут — и подавно...»
***
«Что есть случай? Как и кем он вынашивается? Где силы, что влияют на стечение обстоятельств? Кому и чему мы обязаны всем или хотя бы частично? Родители — вне конкуренции. Дом, семья, улица, школа — очевидно. Вот тренеры, к примеру, пусть и не папа с мамой, но куда от них ветер подует, туда мы и поплывём. Если о пловцах, то — в прямом смысле этого слова.
От них, тренеров, зависело в моей жизни очень многое. Эрик Коновалов. Громкий как труба. Плюс к тому он тренировал и Максима тоже. Его, брата моего любимого, тогда вместе со мной из интерната выперли. По тем же обстоятельствам «бесперспективности». А позже, как и меня, восстановили, чтобы потом — оп-ля — как же всё это иронично — снова выгнать.
Лорина Валентиновна Кашина и Владимир Васильевич Сычёв. Лора, так звали коллеги Кашину, разговаривала, улыбаясь. Подтянутая, спортивная, с добрыми морщинками в уголках сияющих глаз. Купала нас. Заставляла нырять за ключами от собственной квартиры. Баловала.
В отличие от корпулентного Сычёва, который с 11 отроческих лет грузил нас по 20 км в день. Старшие девочки звали его «голубой слон». Но не из-за порочных взглядов на жизнь, а в связи с внушительным животом и цветом адидасовского костюма, подаренного ему самой успешной его ученицей, бронзовым призёром чемпионата мира в Западном Берлине Ларисой Царёвой...
Борис Дмитриевич Зенов — Боб был непререкаем. Через его концентрационный лагерь пропускалось человек по 15 в год. Сильные и молодые мастера появлялись и после Зенова пачками исчезали для спорта навсегда, не справившись с его отлаженной системой пыток. «Научись сачковать как Жуля (Робертас Жулпа), — говорил мне брат. — Иначе сдохнешь». А я плакал и просился к маме».
«К Зенову меня направил Панкин. Николай Иванович — чудотворец. Для меня — инопланетянин. Он пах успехом. Чемпион Советского Союза и Европы, победитель Всемирной Универсиады, бронзовый призёр Олимпиады в Мехико. Четырёхкратный рекордсмен мира — это, последнее, поражало больше всего — я представлял себе целую планету и все четыре с половиной миллиарда человек тщетно пытающихся обогнать Панкина. Он вдохнул в меня брасс, я всё о нём знал: где, когда и у кого он плавал, что показывал на соревнованиях и кому. Повсюду искал его прежние фото. Вырезал их из каких-то учебных книжек, справочников, старых газет и журналов. А потом вклеивал себе в спортивный дневник».
***
«... Я живу с Салей последние два года. Саля — это его кличка, хоть он её и не приветствует. Ему нравится просто и без изысков — Владимир. Как князя всея Руси. Однажды Леночка Дендеберова, мы тогда в Канаде на сборах засаживали, назвала его «Вовочкой»: «Вовочка, какой же ты молодец!», — это она о его вполне приличном выступлении в бассейне Торонто, где мы пробовали свои силы в режиме стартовой деятельности. И, кажется, ничего обидного, мы все желали Сале успеха, и все как один были его фанатами. Но то, что вслед за тем началось, вряд ли вписывалось в ожидаемую кем бы то ни было реакцию. Нужно было видеть в эту секунду обыкновенно скупого на аффекты Сальникова.
Комплимент Дендеберовой сработал, но вовсе не так, как рассчитывала восходящая звезда советского плавания, услышав посвящённое ему уменьшительно-ласкательное определение, Владимир взорвался. Налившись по горлышко гневом, он быстро достиг необходимого градуса, крышка скороварки отлетела, обнажив содержимое черепа, серое вещество забулькало и выпустило раскалённый пар: «Вовочка! Да что ты себе позволяешь?! Какой такой я тебе Вовочка?!» — как Везувий, накрывший впавших в соблазн жителей Помпеи тремя метрами вулканического пепла, он ещё долго продолжал извергаться, пока несчастная Дендеберова отползла от него на безопасное расстояние, роняя разбросанные ранее, и собранные у ног кумира пожитки.
«Вовочка», — хм. Да уж. Просто анекдот какой-то. Даже я бы на такое не решился. Хотя ближе товарища в тот год в сборной у меня и не было...»
***
«... Звон разбитого стекла и фонтан крови. Разглядев апокалиптический этюд будто со стороны, будто не со мной, меня бросило в жар. Не от боли, от стыда. Как же я всех подвёл! Тренера, родителей, брата, да и себя, надо сказать, мне было тоже жаль. Пытаюсь зажать рану, закручиваю руку в экипировочное полотенце, болтавшееся на шее — оно мгновенно тяжелеет, окрашиваясь тёмно-красным.
Бассейн СК «Олимпийский» (два месяца до Игр в Сеуле. — RT). Павлин — это мы так Игорька Павленкова дразнили, — начал меня домогаться. То ущипнёт, то водой обрызнет. Ну, я и побежал. За ним. Загнал Павлина на лестницу, схватился за дверь, чтобы её запереть, а она, дверь эта — неподъёмная — в проём не встаёт, скребётся по полу, еле тащится. Подналёг как следует плечом, да как шваркну ею о косяк!
Мгновение и вставленное без ленты резинового амортизатора, шатающееся в разболтанном пазе стекло, раскалывается на две половины, и верхней своей частью, словно гильотиной соскальзывает вниз. Удар о тыльную сторону кисти будто топором. Точно и надёжно. А затем через мгновение: дзи-и-инь!!! Осколки витража обрушиваются на пол, с блеском разыгранной судьбой мизансцены.
Шум неимоверный. Все вокруг шарахаются в стороны. С изумлением смотрю на раненую кисть. Пальцы, чужие, не мои, прижались к ладони, перестав слушаться сигналов мозга. При попытке ими пошевелить, сухожилия, вылезшие наружу, дёргаются как у испорченного терминатора из одноимённого фильма со Шварценеггером. Приплыли...
Почти как у Панкина в 1968-м. С той лишь разницей, что свою бронзу в Мехико он забрал с разрывом суставной сумки правого плеча...»
***
«Сложно описать чувства, когда внутри тебя бурлит закисляющая сознание молочная кислота. Человеческие мысли при этом всплывают крайне редко, всё, что занимает сознание проваливающегося в кому организма, предстаёт ему в виде ощущений. Миллионы раз, возвращаясь в тот сеульский финал, снова и снова я вспоминаю, как вдруг подумал: а где же эта красная колобашка, что делит бассейн на две половины? Наверное, я её уже проплыл. Теперь только вперёд! Я вкладываюсь в последнее ускорение и вдруг с ужасом замечаю, как эта самая красная метка — колобашка, вмонтированная в разделительную дорожку точно посередине пятидесятиметровой ванны — мучительно медленно смещается по периферии зрения куда-то в невидимое — назад.
Я ещё боролся за живучесть, не собирался сдаваться, но факт того, что до финишного бортика ещё 25 метров, меня сломил. Я испытал внезапный ужас, отчаяние, и в ответ организм выдал соответствующую биохимию — с каждым гребком я становился всё тяжелее, непомерный угол атаки превратил меня в грузчика крупногабаритной мебели, взявшегося переносить рояль с открытой крышкой на другую сторону моря во время прилива. За пару секунд до финиша я полностью потерял контроль над телом, зрение вырубилось, стало темно как в преисподней, меня разрывали на куски невидимые твари — мрак, боль, страх и безысходность — весь комплект грешника, к коим по праву можно было причислить и меня. Не знаю, мечтал ли кто-нибудь когда-либо ещё, так же беспечно, самозабвенно и безумно как я, о победе?»
***
«Следующую Олимпиаду я проиграю. Всё случится иначе, неизменным останется лишь моя безусловная готовность быть первым. Собственно, результат, показанный мной в Барселоне, в предварительной части программы, лучший из всех прочих, казалось, гарантировал успех — в тот вечер мои соперники были слабее меня. А я? Я им в финале всё же проиграл. Фатальное невезение. Я сказал: «невезение»? Нет, закономерность. Я не должен был победить — слишком уж непозволительно я стремился стать первым. Господь услышал мои молитвы, и спас меня.
И в Лос-Анджелесе, куда мы не доехали в 1984-м, и в Сеуле, и позже в Барселоне — везде, в каждом из этих трёх сценариев дух мой запутывался в неразрешимой дилемме — я слишком мало знал о жизни, и представления об успехе в ней ограничивались единственным критерием — победой или поражением на соревнованиях. «Biene ou rien, что в переводе — хорошо или никак», — так говаривал Ференц Лист, насвистывая свои бессмертные этюды. В моём случае — редкая глупость...»
***
«Если взвинтить в себе страсти до предела, так, как это делал я, то ничего хорошего от занятий спортом вы не получите. Ну разве что кубики на мышцах пресса. А теперь ответьте, готовы ли вы отдать свою жизнь за какие-то там кубики?»
Прощай, Димка! Ты как никто другой умел делать этот мир солнечным.
* Продукт Meta, деятельность признана экстремистской, запрещена на территории России по решению Тверского суда Москвы от 21.03.2022.
Свежие комментарии