На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

RT Russia

11 254 подписчика

«Критиковать хорошо, когда сам ручки не испачкал»: Никита Белых дал в тюрьме интервью RT

Никиту Белых называли либерал-губернатором. Он стал первым оппозиционным политиком, которому предложили серьёзный пост на госслужбе. Белых более семи лет руководил Кировской областью. Эксперимент казался успешным, но внезапно экс-лидера «Союза правых сил» задержали, а позже признали виновным в получении взятки. Специальный корреспондент RT Екатерина Винокурова давно знакома с Никитой Белых — ещё со времён его активной политической деятельности. Интервью с бывшим оппозиционером и государственным деятелем получилось немного ностальгическим.

Поля подсолнечников, деревенские домики с наличниками, более основательные кирпичные дома. На верёвках сушится бельё, прямо по дороге бегают куры, на солнце греет живот пожилой пёс. Посёлок Клекотки Скопинского района Рязанской области выглядит так же, как и тысячи других небольших поселений в средней полосе России. На себя обращает внимание только высокий глухой забор почти в центре посёлка. Здесь находится ИК-5 строгого режима. Тут отбывают наказание только «первоходы» — те, кто впервые приговорён к лишению свободы.

Идём через проходную, мимо традиционной для колоний «Доски почёта»: тут каждый месяц вывешивают фотографии заключённых, которые активно участвуют в общественной жизни — конкурсах, фестивалях, спортивных и культурных мероприятиях.

Никита Белых тоже на этой доске, прямо в центре. Мне поясняют, что он не первый раз попадает в число позитивно отличившихся. Взысканий у него нет, зато, попав в колонию, он и тут развил бурную деятельность, что, впрочем, не может удивить никого, кто с ним был знаком ранее.

Пока я ожидаю моего собеседника в кабинете начальника колонии, немного нервничаю. Мы знакомы много лет по его прошлой и даже позапрошлой деятельности. Я больше всего боюсь увидеть сломленного человека, который опустил руки и которому уже ничего не надо.

Дверь открывается. На пороге — очень высокий мужчина в чёрной тюремной робе. Он улыбается и здоровается со мной.

Никита Юрьевич Белых — экс-губернатор Кировской области (2009—2016 годы) и экс-руководитель партии «Союз правых сил» (2005—2008 годы).

Белых был задержан летом 2016 года в Москве при получении €150 тыс. от гражданина Германии Юрия Судгаймера, члена совета директоров Нововятского лыжного комбината. В праздничном пакете также была бутылка вина. Губернатора обвинили в получении взятки в размере €400 тыс. (по версии следствия, при встрече была передана последняя часть общей суммы). Белых свою вину не признал. Просьбу о деньгах, записанную на диктофон Судгаймера, Белых назвал не вымогательством взятки, а сбором внебюджетного финансирования на нужды города. А пакет, который губернатор принял из рук Судгаймера за несколько минут до задержания, он, по его словам, посчитал обычным подарком ко дню рождения.

В феврале 2018 года Белых приговорили к восьми годам лишения свободы в колонии строгого режима.

Никита Белых был приговорён к восьми годам тюрьмы и почти 48 млн рублей штрафаРИА Новости Максим Блинов


— Никита Юрьевич, вы не выглядите подавленным.

— Я не подавлен. Работа библиотекарем мне нравится. Причём нравится не только и не столько с точки зрения доступа к литературе, с этим как-то проблем никогда не было, а именно с точки зрения возможности, будем так говорить, апробировать какие-то свои идеи на практике — в частности, касающиеся работы со специфическим контингентом. Мне это нравится делать.

— Расскажите подробнее, пожалуйста, чем именно вы тут занимаетесь?

— Получается, чуть больше года я работаю в качестве библиотекаря. Каждый месяц готовлю отчёты. Эту внутреннюю бюрократию я сам инициировал. Поскольку, мне кажется, она в определённом смысле дисциплинирует, оказывается полезной и для администрации учреждения. По книгам, по библиотечным фондам мы выросли в полтора раза. Я себе ставлю задачу, чтобы у нас была наполняемость такая, которую требуют европейские нормы, — это 10 книг на осуждённого. Когда я здесь оказался, было чуть меньше семи тысяч. Мы в ближайшее время приблизимся к показателю 10 тысяч книг. А должно быть в фонде порядка 12 тысяч.

— А здешним это интересно?

— Количество читателей библиотеки увеличилось с 460 до 800, это порядка 70% находящихся здесь осуждённых. Собственно, я думаю, что по этому показателю мы, наверное, являемся одними из лучших в России. Мы открыли отдел периодической литературы. Я сам лично выписываю порядка 30 изданий. Делаем подшивки. Два раза в неделю я провожу радиопередачу «Обзор прессы».

— Вы ещё и радиоведущий?

— Да. Все материалы, связанные с деятельностью судов, самой системы ФСИН, правоохранительных органов, правозащитного сообщества, адвокатского сообщества, — всё это освещается в рамках программы, которая выходит два раза в неделю, по понедельникам и четвергам. Ежедневно выходит программа «Один день в истории». После утренней поверки осуждённым рассказываем, что в этот день произошло в мировой истории. Десятиминутная получается передача. Я два раза в неделю записываюсь — на несколько дней вперёд.

— Какие ещё есть проекты?

— У нас здесь граждане 15 государств, то есть практически все бывшие союзные республики, за некоторым исключением. Плюс Нигерия, Китай. Мы обратились в посольства этих стран в России с предложением прислать литературу (правда, есть ограничение — она должна быть на русском языке). Не все посольства откликнулись. Но всё же посольства Армении, Белоруссии, Казахстана, Азербайджана прислали в целом достаточно интересную литературу: книги национальных писателей и поэтов, книги об истории государства. Проводим читательские конференции. Знакомим с творчеством писателей. Сейчас у нас идёт знакомство с творчеством Гоголя. До этого был Гумилёв, до этого Ахматова.

— По алфавиту идёте?

— Я пытался выстроить в хронологическом порядке, то есть исходя из дней рождения. Потом выяснилось, что у нас писатели рождались крайне неравномерно по месяцам… Объявили в декабре литературный конкурс. Предложили написать осуждённым сочинение, которое оценивал Сергей Шаргунов (писатель и депутат Госдумы. — RT). Он приезжал, мы с ним договорились. Он сделал небольшой анализ, лучшие работы отметили, людей наградили… Проводим регулярно конкурсы — художественные, литературные. Диктанты проводим, интеллектуальные викторины… Я всегда День государственного флага праздновал (отмечается 22 августа. — RT), то есть для меня это праздник достаточно близкий. Мы сшили полотнище, пять на семь метров. Будет торжественный митинг, пронос знамени вот этого.

Нашивка на робе заключённого Никиты Белых RT

— Митинг санкционированный?

— Здесь у нас всё санкционированное такое. А ещё мы совсем недавно открыли Мемориал народов — камень гранитный с металлической табличкой, на которой написано слово «память» на 15 языках…

— Людям это надо?

— Мне кажется, что одна из проблем пенитенциарной системы заключается в том, что она по привычке (и поскольку так проще) пытается всё привести к некоему общему знаменателю. Я же всегда исходил из того, что любое развитие в обществе обеспечивает, будем так говорить, прогрессивное меньшинство. То есть те, кто действительно чего-то хочет. Поэтому если в нашей колонии, где содержится около 1200 человек, 100 или 200 хотят развиваться, то надо им возможность для этого создать. Не приводить их к тому же состоянию, в котором находятся все остальные, которые действительно ничего не хотят и у которых вся жизнь заключается в том, чтобы отсидеть от звонка до звонка и с криком АУЕ (расшифровывается как «арестантский уклад един», считается девизом неформального объединения в молодёжной среде. — RT) выйти на свободу.

— По «народной» 228-й статье здесь много сидит?

— Да, здесь порядка 37% осуждены именно по статьям, связанным с оборотом наркотиков. Дальше идут 105-я («Убийство». — RT), 111-я («Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью». — RT), но они уже составляют гораздо меньший удельный вес.

— Что не так у нас с применением 228-й? С одной стороны, у нас дело Голунова, который чуть было не сел лет на 15 как «известный наркобарон», а потом оказалось, что наркотики ему подкинули. С другой стороны, например, наш корреспондент ездил в Ижевск и общался с реальными закладчиками, курьерами, которые могут отделаться чуть менее серьёзным сроком, чем 15 лет.

— У нас много что разбалансировано. Во-первых, надо очень серьёзно посмотреть вопросы, связанные с самим законодательством, и вопросы, связанные с применением этого законодательства. Это, как мы понимаем, разные вещи. Это тема модного сейчас понятия декриминализации части составов. Действительно, зачастую люди, которых уж точно наркобаронами не назовёшь, по формальным критериям и формальным признакам успешно отъезжают по 228-й статье в места не столь отдалённые. Я сейчас не готов рассуждать на тему, надо ли либерализовать антинаркотическое законодательство, как это происходит в ряде стран Европы и в отдельных штатах США, где легализована марихуана и другие наркотики. Но надо очень серьёзно пересмотреть сами составы — это, собственно говоря, не противоречит тому заявлению, которое в ходе прямой линии делал президент.

— А по правоприменению?

— Собственно, тот пример с Голуновым чётко показывает, что для ряда структур 228-я статья является железным, что называется, испытанным приёмом для решения совершенно других задач. Автоматически появляются вопросы, связанные с независимостью судебной системы, с тем, насколько вообще суды готовы прислушиваться к другой позиции, отличной от позиций следователя и прокурора.

— Какую статью УК вы бы гуманизировали?

— Мне кажется, что надо не зацикливаться на теме, какую конкретно из статей нужно декриминализировать. Надо разобраться с подходами в уголовно-исполнительном законодательстве в целом, а также с применением амнистии. Здесь я как раз склонен поддержать позиции, которые высказывались Андреем Бабушкиным (член Совета при президенте по правам человека. — RT) и Павлом Крашенинниковым (глава комитета Госдумы по госстроительству и законодательству. — RT): практика, которая сложилась сейчас, приводит к тому, что во время амнистий всегда освобождается один и тот же круг людей — по одним и тем же составам. Ну, тогда декриминализируйте эти составы. Иначе, условно говоря, людей сперва массово по каким-то статьям сажают, а потом по тем же статьям массово освобождают. Ещё мне нравится подход, который предлагал Бабушкин: стимулировать к погашению гражданских исков, штрафов. И применять амнистию по отношению к тем, кто в прямом смысле этого слова погасил ущерб. Хотя бы каким-то образом дополнительно мотивировать людей к скорейшему разрешению этих гражданских вопросов.

— Я вижу, вы были и остаётесь либералом по убеждениям.

— Да. Я убеждений не менял и не меняю, конечно.

— Какова ваша мотивация в этой разнообразной деятельности в колонии?

— Я два года провёл в изоляторе, где вообще нельзя ничем заниматься, поэтому мне, как говорили в позднее советское время, чертовски хотелось работать (крылатая фраза «Чертовски хочется работать!» появилась после выступления Егора Лигачёва на пленуме ЦК КПСС в 1990 году. — RT). У меня было огромное желание просто чем-то заниматься. Я руководству колонии сказал: если скажете работать на «швейке» или в подсобном хозяйстве, я готов. Но в качестве библиотекаря я могу действительно сделать больше и лучше, чем в какой-то другой сфере. Администрация согласилась с этим подходом.

— Насколько пребывание в тюрьме меняет человека? Что в вас личностно поменялось?

— Всё зависит от человека. Я исхожу из того, что если человек действительно чем-то занимался и ему нравится этим заниматься, то изменение привычной среды не должно его ломать.

— А власть меняет человека?

— Наверное, да. Вы спрашиваете, изменила ли меня тюрьма. В моих убеждениях — не изменила. Но какое-то влияние, естественно, оказывает. Так же и власть. То есть с точки зрения моих ценностей, принципов и так далее — нет, не изменила. Отложила какой-то отпечаток в каких-то иных качествах? Наверняка. Но это лучше оценивать другим.

— Не жалеете, что сходили во власть, что приняли в своё время предложение стать губернатором?

— Не жалею. Я считаю, что это был правильный подход. Может быть, он и оказался вот таким, что называется, неблагоприятным для меня. Но я убеждён, что в рамках своей работы я сделал немало нужного и полезного для людей, для региона. Мне приходят письма со словами благодарности за то, что было сделано. И меня это успокаивает. Если вы помните, приход во власть в 2008 году во многом был неперсонализированный. Был такой вопрос: способны ли представители других политических взглядов заниматься государственным управлением?

— Возможность интегрироваться, не теряя себя?

— Конечно. У меня, собственно, задача была как раз доказать, что да, можно. И можно, как говорится, менять себя, не изменяя себе.

— Вы по-прежнему считаете, что людям, которые придерживаются не провластных взглядов, стоит идти работать в систему?

— Я считаю, что представители разных взглядов, сторонники разных политических идей должны идти во власть. Поэтому я всегда был противником бойкота выборов. Если тебя не устраивает ситуация, если считаешь, что надо по-другому, — ну так докажи: убеждай, работай, старайся сам что-то сделать, чтобы это изменить. А если тебя не устраивает, но ты не хочешь ничего менять, это подход совершенно деструктивный. Тогда надо собирать, как говорится, манатки и уезжать туда, где тебя больше устраивает…

Когда в 2008 году мне такое предложение (стать губернатором Кировской области. — RT) поступило, я общался со многими людьми, консультировался. Да, были те, кто говорили: нет, с этой властью нельзя иметь ничего общего. Но тем не менее другие отвечали, что да, к власти много претензий, но надо пытаться её менять, в том числе и таким образом, изнутри. Я придерживаюсь такой же точки зрения.

Задержание Никиты Белых в июне 2016 годаРИА Новости СК РФ

— Как считаете, у нас сохраняется до сих пор шанс пройти через эволюцию, но без революции? Потому что общество очень сильно поляризуется сейчас.

— Да, очень сильно поляризуется. Меня это беспокоит. К сожалению, в условиях изоляции одна из проблем заключается в том, что очень ограничен доступ к информации… Я, как говорится, на кончиках пальцев чувствую напряжённость, которая существует, но чётко её диагностировать, какие-то предложить свои варианты, если кто-то спросит, я не могу.

— Есть модное сейчас слово «люстрация». Вы за люстрацию или против?

— Я помню обсуждение люстрации в 1990-х годах. Вот тогда я был за неё. Сейчас я не готов выразить своё мнение. Боюсь, что люстрировать придётся практически всё и всех, всю страну — настолько она изменилась. Люстрация, которая обсуждалась на уровне Бориса Николаевича Ельцина в 1990-х годах, на мой взгляд, была целесообразной. Но руководство страны пошло по другому пути. И сложно сказать, правильно это было или нет. Есть масса аргументов за, и есть большое количество аргументов против.

— Мы заговорили о будущем. Когда окажетесь на свободе, планируете оставаться или уехать?

— Я исхожу из того, что я точно буду чем-то заниматься. То есть опции, что я освободился и пошёл на заслуженный отдых, с удочкой на речку, писать мемуары, — такого варианта нет. Я точно буду работать там, где я буду максимально полезен и эффективен. В России — я буду очень рад этому. Если мои компетенции, как сейчас модно говорить, не будут в России востребованы (чего бы мне очень не хотелось), значит, буду искать там, где они будут востребованы.

— У вас нет желания отомстить тем людям, которых вы называли виновными в вашем уголовном преследовании?

— «Отомстить», наверное, не то слово. Месть как бы предполагает какое-то сведение личных счётов. Хочу я, чтобы они были наказаны? Да, хочу. Но я не хочу вендетты. Я хочу, чтобы действиям людей, которые поспособствовали моему нахождению здесь или инициировали его, была дана объективная правовая публичная оценка.

— Вы надеетесь, что однажды ваше дело будет пересмотрено?

— Я даже не сомневаюсь, что это произойдёт. Вопрос в том, что мы вкладываем в понятие «пересмотр дела». Я исхожу из того, что справедливость — в глобальном таком плане — рано или поздно восторжествует. И, как говорится, история точки над i расставит. Конечно, мне бы хотелось, чтобы это произошло как можно скорее и в как можно более понятном, простом формате.

— Что для вас важнее: закон или справедливость?

— Хороший вопрос. Сейчас, наверное, справедливость, да.

— А раньше — закон?

— Я всё-таки всю жизнь как-то функционировал в рамках закона. И исходил из того, что, если законы не соответствуют действительности и понятиям справедливости, надо их менять: выходить с законодательными инициативами, что-то предлагать. Это, собственно говоря, как раз подпадало под теорию малых дел.

— Теорию малых дел очень много критикуют с обеих сторон…

— Да. Но, с другой стороны, знаете, есть знаменитая история про колумбово яйцо. Колумба много критиковали за то, что вот он там не туда плавал и не то делал. Он предложил поставить своим оппонентам яйцо на острый конец. Все попытались это сделать, но никто не смог. А он взял, яйцо просто разбил и поставил. Говорят: нет, это нечестно. Он говорит: все выступали, а я это сделал. Вот и всё. Критиковать теорию малых дел хорошо, когда ты сам ни в чём не участвовал и ручки не испачкал.

— Насколько сильно у вас изменился круг общения? Друзья, публичные люди какие-то отвернулись?

— Среди тех, кого я считал друзьями, потери были, да. Были и очень болезненные для меня. Но это буквально один-два. Из тех, с кем я общался, кто-то продолжает со мной поддерживать отношения, кто-то нет, но передаёт приветы и, как в определённых кругах принято говорить, посылает лучики поддержки. Кто-то просто, что называется, затаился. Сложно. И самое главное, что очень сложно в этой ситуации давать оценку людям. Потому что ведь не знаешь, с чем им пришлось столкнуться, какие для них могли возникнуть последствия в случае проявления каких-то хороших отношений. Я меньше всего хотел бы, чтобы кто-то пострадал от этого. Будем так говорить, всё-таки основная масса тех, кого я считал друзьями и на чью поддержку, прежде всего моральную, я рассчитывал, таковыми и остались. А с остальными мы поговорим позже.

— С Навальным отношения сохраняете? Он вас поддерживает?

— Понимаете, с Алексеем Навальным мы перестали общаться в 2010 году. И, собственно говоря, парадокс заключается в том, что какой-то там шлейф разного рода ситуаций, претензий и так далее меня сопровождал достаточно долго — и до момента моего ареста, и после. Но реально общение мы с Алексеем действительно закончили в 2010-м. По причинам совершенно, я бы сказал, идеологического характера. Мы и дружили, и общались достаточно плотно с 2005 года, когда были совместные проекты СПС и «Яблока». Потом, в 2008-м, он тоже переехал в Киров и там год, собственно говоря, в качестве советника (у губернатора Белых. — RT) проработал. Тот период я тоже рассматриваю как полезный, небезынтересный. Но в какой-то момент (в 2010-м) стало понятно, что у нас разные взгляды на работу, на жизнь. Если по многим, будем так говорить, вопросам диагностического характера (о состоянии общества) мы совпадали, то к тому, что с этим делать, у нас разные подходы. Я был интегрирован в систему государственной власти и пытался что-то сделать. Он считал более правильным, эффективным и полезным другой вариант развития событий. Это из серии «о вкусах не спорят». Оценивать, кто был прав, кто виноват, можно будет ещё нескоро. Я думаю, что как раз главным судьёй будет история. Когда это произойдёт, сказать сложно.

— Кто из нынешних общественно-политических деятелей у вас вызывает наибольшую симпатию сейчас?

— Вы имеете в виду оппозиционных?

— Нет, не обязательно. Вообще любых.

— Когда был года полтора-два назад приход новых, молодых (и не очень молодых) технократов (и не очень технократов) во власть, среди них были люди, с которыми у меня сложились личные хорошие отношения. Например, это ряд новых губернаторов или исполняющих обязанности губернаторов. Мне очень бы хотелось, чтобы у них получилось то, что они планируют делать. Есть, естественно, люди и в стане оппозиции. Там уже сформировалось некое новое поколение. Есть новые лица, которых я и не знаю. Мы с вами познакомились в этой среде в 2005—2006 годах. Понятно, что я стараюсь следить за теми людьми, которых я знаю лично. Не столько потому, что я поддерживаю их взгляды и убеждения, сколько потому, что я их знаю: Илья Яшин, Дима Гудков…

— Шаргунов упомянутый...

— Да, Шаргунов Сергей, он приезжал сюда… Я слежу за их деятельностью, не расставляя и не давая им каких-то там оценок, уж тем более не наклеивая каких-то ярлыков. Опять же в силу того, что мне не хватает информации. Но мне интересно то, что они делают.

— С Кириенко вы сталкивались, когда ещё были губернатором? Или, может быть, в СПС?

— Если вы помните, «Союз правых сил» образовывался изначально как избирательный блок нескольких политических партий и движений. Одной из них была «Новая сила», которую возглавлял Сергей Владиленович Кириенко. И я-то свой путь в политику начал как раз как член «Новой силы». Я вступил в неё в 1999 году — именно, будем так говорить, под неким влиянием своего отношения к Сергею Владиленовичу. Первое время в «Союзе правых сил» достаточно долго сохранялись (фракциями) бывшие новосильцы, бывший «Демвыбор России», бывшая «Россия молодая». Потом это всё, конечно, смешалось и интегрировалось. Но я в целом себя причислял к той категории людей, которые пришли в политику именно в рамках процесса, который начинал Сергей Владиленович Кириенко. Потом по работе мы с ним не сталкивались.

— То есть он вам нравился как такой деятельный управленец?

— Он мне нравился как человек, которому (может быть, не по собственной воле и желанию) пришлось принять на себя ответственность за серьёзные проблемы в экономике страны. И который, став неким громоотводом, сконцентрировав на себе, так скажем, негатив, был отправлен в отставку, но при этом не потерял драйва, жизненных принципов и убеждений, продолжил свою деятельность в тех форматах, в каких на тот момент было возможно и правильно. И в формате Государственной думы, когда «Союз правых сил» был в парламенте, и в формате полномочного представителя президента в Приволжском федеральном округе. Потом — в «Росатоме». Сейчас — в администрации президента.

— Есть концепция, что демократия — это власть демократов. То есть когда у власти люди с правильными лицами, убеждениями и так далее. И есть концепция вторая: даже если к власти приходят люди с совершенно другими, чуждыми вам убеждениями (допустим, коммунисты), но происходит это в результате демократических процедур, это и есть демократия. Какая концепция вам ближе?

— Для меня, конечно, концепция институтов. Потому что власть демократов — это, знаете, так же, как идея просвещённого монарха: главное, чтобы во главе царства, империи стоял правильный монарх — и тогда будет всё там хорошо. Демократия — это прежде всего независимые суды, свободные средства массовой информации, честные выборы, безусловное признание частной собственности. То есть, собственно говоря, то, что принято называть европейскими ценностями. Кто в результате функционирования этих институтов окажется у власти — не принципиально. Сама система этих институтов и является гарантией, что неправильные действия власти будут откорректированы гражданским обществом в результате выборов, в результате действий независимой прессы, верховенства закона, как угодно. История, к сожалению, действительно знает много примеров, когда в результате честных демократических процедур к власти приходили такие…

— Отморозки.

— Да, отморозки. Никто ведь не спорит, что тот же Гитлер пришёл к власти совершенно демократическим путём. Другое дело, что через некоторое время институты там приказали долго жить. Такие примеры можно найти и в нашем ближнем зарубежье, и в современной истории, более ранней. Поэтому главное — создание таких институтов и условий, при которых эти институты будут функционировать и находиться в безопасности.

— Ну то есть даже если приходит не «светлая» Хиллари, а «ужасный» Трамп…

— Да. Мы прекрасно понимаем, что институты могут быть разные. Есть Китай, на который мы сейчас, так скажем, сильно сориентированы. Там тоже есть свои институты — ЦК КПК (Центральный комитет Коммунистической партии Китая. — RT) и другие. Где-то это сенат, конгресс и так далее. Самое главное, что эти институты позволяют сдерживать влияние одной конкретной личности — чтобы не получилось так, что от настроения или самочувствия одного человека зависит судьба государства или мира в целом.

— Как вы относитесь к президенту Владимиру Путину?

— Владимир Путин является всенародно избранным президентом нашей страны. Как бы я к нему ни относился (я в данном случае не даю никакой оценки), у меня нет сомнений в его легитимности.

— О помиловании думали просить?

— Понимаете, помилование чисто юридически предполагает то, что человек раскаивается в содеянном. Если бы существовал формат, при котором президент мог помиловать по собственному решению… Но мне, который доказывал свою невиновность и собирается её доказывать в дальнейшем, говорить: «Ну ладно, забыли, виноват», — а самому держать скрещённые пальцы... Неправильно это.

— Вы упомянули, что скоро День российского флага. У нашей страны были в истории разные флаги, которые до сих пользуются популярностью у разных групп: это бело-жёлто-чёрная «имперка», советский флаг, триколор. Почему ваш флаг — это триколор?

— Я в 1991 году закончил школу, поступил в университет, начал взрослую жизнь. Я себя отождествляю с теми процессами, которые происходили в стране. Это для меня достаточно личное. Российский триколор, символ свободы и новой демократической России, — это символ моего становления.

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх