Литературовед и писатель Павел Басинский — лауреат ряда престижных наград, в числе которых «Антибукер», «Большая книга» и премия правительства России в области культуры. В эксклюзивном интервью RT он рассказал о текстах для ежегодной образовательной акции «Тотальный диктант», своих трудах, посвящённых жизни Льва Толстого, и причинах популярности жанровой литературы.
— Начнём сразу с вопроса о Тотальном диктанте. В начале ноября было раскрыто имя автора, то есть ваше. Скажите, как вы отреагировали на такое предложение?
— От таких предложений не отказываются. Вообще, Тотальный диктант называют ещё одной премией писателю. Потому что стать автором Тотального диктанта — это, конечно, огромная честь.
Вы представляете, какая аудитория. В прошлом году, по-моему, 239 тыс. человек, 70 стран. Тиражи моих книг — десятки, может быть, тысячи самое большое. Здесь пишешь текст, который не просто будут читать, а который будут писать под диктовку огромное количество людей в огромном количестве стран. Космонавты пишут, школьники, студенты, эмигранты, полярники, на Чукотке, в Антарктиде. Это безумие, это счастье, конечно.
Другое дело — ответственность очень большая. И согласился-то я сразу, безусловно, с благодарностью. При этом, конечно, такой страх был, и у меня он до сих пор есть. Текст уже написан, просто засекречен. Но есть, конечно, страх, что написал какую-то глупость. Когда люди будут писать, они особенно и не будут вслушиваться в смысл, который я вложил в эти тексты, а они не совсем обычные. Это четыре части, которые диктуются от Владивостока до Америки 13-го апреля с 8 утра до 11 вечера.
Мы как-то сразу с Ольгой Ребковец (это главный человек в Тотальном диктанте и инициатор этого дела) договорились, что эти части будут связаны между собой... Почему-то мы решили, что там должно быть какое-то детективное начало. Я полгода думал, что написать, потом долго писал. В каждом тексте примерно 270 слов. Но мне далось это тяжелее, чем некоторые мои книги. А я в общем 15 книг написал. Так что интересная работа.
— Правильно ли я понимаю, что это будет один текст из четырёх частей?
— Нет, это четыре совершенно разных текста. Больше того, я на пресс-конференции в ноябре раскрыл, с согласия организаторов диктанта, о чём это будет... Это будут эссеистические расследования знаменитых сюжетов русской литературы.
Это «Моцарт и Сальери» Пушкина, «Мёртвые души» Гоголя, «На дне» Горького и история о зелёной палочке из детства Льва Николаевича Толстого и его брата Николая.
Палочка, на которой якобы Николай написал рецепт человеческого счастья, а Лев Толстой завещал себя похоронить в том месте, где зарыта эта палочка. Как они связаны между собой, я не буду говорить, пусть это в тайне останется, но они связаны. Они как бы перетекают один в другой.
— Как вы думаете, почему вдруг Тотальный диктант стал так популярен? Почему это интересно такому количеству людей?
— Знаете, на самом деле популярность каких-то акций иногда необъяснима совершенно. Она объяснима постфактум. Сейчас можно гадать и строить какие угодно версии, как вдруг вот эта скромная акция Новосибирского университета, когда... просто диктовали кусочки из русской классики, вдруг приобрела такую популярность. И мода возникла на этот диктант, и огромное количество людей хочет писать.
Объяснений много. Скажем, за границей, в эмиграции родители… их дети уже не хотят учить русский язык. А родители хотят, чтобы они всё-таки оставались русскоязычными. И вот семьями идут писать, подтягивая детей. Потом — есть какая-то ностальгия по языку. Проверить, насколько ты остался всё-таки ещё грамотен в нём. Сейчас чудовищное падение грамотности... А акция всё более и более популярной становится — увеличивается количество людей, желающих писать диктант, получить оценку, как школьники, по пятибалльной системе.
— Десять лет назад вышла ваша книга «Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина». Насколько я понимаю, это была попытка написать всеобщий русский роман. Как вы считаете, удалась ли эта затея? И вообще что такое всеобщий русский роман?
— Это единственный такой опыт художественной прозы. Потому что это да, роман. Там придуманные персонажи, масса всяких приключений, любовные линии. Но я всё-таки не считаю себя художественным писателем. И всё, что я писал потом, это всё-таки жанр нон-фикшн. Это биография, эссеистика.
Изначально я хотел написать книгу о русском романе как литературовед... Я больше года собирал материал — в «Ленинке» сидел, перелопатил огромное количество литературы, наизусть выучил Бахтина, который интереснее всего писал о русском романе и о жанре романа. Но, когда я собрал этот материал и уже собрался книгу писать, мне стало скучно. Я подумал: «Ну кому это нужно?»
И тогда я решил написать о романе романом. Поставить такой эксперимент — попытаться собрать в одном романе все возможные жанры русского романа. Роман-приключение, роман-путешествие, любовный роман. Это чисто русское ноу-хау — антинигилистический роман.
Получилось у меня это или нет — скорее, нет. Более того, я изначально понимал, что задача неосуществимая. Потому что жанры начнут спорить друг с другом, начнутся конфликты интересов. Но процесс сам мне был интересен. Я прожил, пока писал, по-моему, года два, просто удивительно счастливое время. Потому что ты живёшь в двух измерениях. Вот одна — реальная жизнь, в которой ты живешь. И вторая жизнь — та, которую ты созидаешь в своей голове и в компьютере.
Его даже хотели экранизировать — несколько компаний ко мне обращались. Я даже сделал сценарий по нему, такого сериала. Но всё уперлось в деньги. Потому что очень много героев, несколько эпох. Начиная с конца XIX века до наших дней. Но я не жалею, что я это сделал. Мне было интересно. И я знаю, что многие с интересом его читали.
— Сейчас всё чаще можно услышать, что будущее литературы за нон-фикшн. Что читателю уже не интересно читать художественную литературу и, скорее всего, литература сойдёт полностью в документальную область. Как вы думаете?
— Скажем так, таких тиражей, которые были и есть до сих пор у Джоан Роулинг (а это далеко не нон-фикшн, это чистый фикшн), не будет ни у кого и никогда. Всё-таки самые большие тиражи сегодня у фэнтези, у детективов, у любовных романов, то есть такой жанровой литературы, которая к нон-фикшн не имеет вообще никакого отношения. Больше того, у серьёзной литературы, то есть у серьёзного романа, тоже пока больше преимуществ, чем у литературы нон-фикшн...
Жанровая литература всегда будет выходить большими тиражами. Людям интересно читать детективы, женщинам интересно читать любовные романы, мужчинам — боевички, космические в том числе. Что касается серьёзного романа, то здесь нон-фикшн довольно серьёзно подпирает этот жанр. Я не могу себе представить, чтобы я сел писать роман и начал бы его так: «Иван Иваныч проснулся утром, съел яичницу, подошёл к окну, за окном шёл дождь…» Если я хочу что-то сказать — я скажу. А если я хочу найти героя — я о Толстом напишу. Зачем мне придумывать какого-то Иван Иваныча?
Я всё-таки критик литературный, а этот Иван Иваныч — это сам автор. Только он себя по-другому как-то переформатирует и начинает описывать свою жизнь. Напиши мемуары о себе. Появился такой жанр, вполне модный сейчас — автофикшн, когда автор называет себя. Роман Сенчин в этом жанре пишет. То, что сегодня происходит с жанрами, — это, может быть, самое интересное в литературе. Происходит очень серьёзное переформатирование жанров. Возникают какие-то гибридные. И мне вот этот процесс очень интересен. Я даже не знаю, к чему он приведёт.
— Вы сейчас разделили фантастику условную и серьёзную литературу. Вы считаете жанры детектив, любовный роман, фэнтези и прочие низкими?
— Я не считаю. Вы знаете, мне совершенно не нравится это высокомерное отношение к жанровой литературе. В конце концов, из чего возник в своё время роман? Это «Дон Кихот» Сервантеса стал пониматься как что-то невероятное великое. Достоевский говорил: «Какую книгу мы предъявим Богу, человечество?» Одну книгу — «Дон Кихот» Сервантеса.
«Дон Кихот» Сервантеса писался как хохма, как пародия на рыцарские романы. Средневековый читатель хохотал над этим. Но Сервантесу удалось в эту пародию вложить какие-то вечные смыслы. И оказалось, что это великий роман.
Драма «На охоте» Чехова — потрясающая вещь, это писал довольно молодой ещё Чехов. Она была опубликована в бульварной газете «Новости дня» — Чехов называл ее «Пакости дня». Это была пародия на бульварные детективы — сколько раз она экранизировалась, какая глубина психологии! Никогда не знаешь, из чего что вырастет. Не надо так презрительно относиться. Все жанры хороши, кроме скучного. Я согласен — Вольтер, по-моему, сказал.
— Вы написали четыре книги о Льве Толстом.
— Да, даже прямо неудобно.
— Кроме книг о Льве Николаевиче, недавно вышел фильм Авдотьи Смирновой «История одного назначения». Над сценарием работали вы совместно, я так понимаю, с режиссёром и с Анной Пармас, сценаристом. Расскажите, как вы согласились поработать над этим сценарием и как вообще шла работа.
— Тоже не задумываясь согласился. Это очень удивительная была история. Потому что мы с Авдотьей были знакомы, но виделись один раз на «Школе злословия». У меня тогда вышло только «Бегство из рая». Она сказала, что ей очень нравится моя книга, и много лестных слов наговорила. А мне нравятся её фильмы:«Кококо», «Отцы и дети» — один из моих любимых романов, и она потрясающе его экранизировала. Мне нравятся фильмы по её сценариям. Скажем, «Дневник его жены» о Бунине, который Учитель снял...
Она пропустила как раз вот эту книгу «Святой против Льва» и взяла её с собой на Камчатку, куда поехала отдыхать. И там наткнулась на главку «Спасти рядового Шабунина»... Звонит Авдотья и говорит: «Я хочу снять полнометражный фильм».
Дальше началась, как с Тотальным диктантом, сложная и долгая работа... Два места действия. Одно — это рота, расквартированная в деревне, а второе — это Ясная Поляна. И, когда я начинал работу над сценарием с Пармас, мне казалось, что Ясную Поляну я напишу легко. Толстой, Софья Андреевна — это я всё знаю... А ротную часть я совершенно не понимал. Потому что, кроме «Поединка» Куприна, ничего нет в русской литературе про жизнь армейскую провинциальную. Как-то обошла эту тему русская литература. Я не понимал, как напишу. Но пошёл в Ленинскую библиотеку, нашёл мемуары. И, как ни странно, у меня получилась ротная часть...
А как раз яснополянскую часть Авдотье с Пармас пришлось переписывать. Я не мог переформатировать Толстого.
— Вам понравился Толстой в фильме, вы ему поверили?
— Да. Мне понравился Харитонов. Во-первых, он физически очень похож на Толстого того времени. Фотографий Толстого сохранилось очень мало. Например, сохранилось его селфи 62-го года. Толстой — автор, возможно, первого в мире селфи, сам себя снял, купив для этого огромный фотоаппарат. На телеге его привёз, поставил перед собой, снял, а потом отдал его учителю яснополянской школы.
Фотографий мало, но по тем, которые есть, видно, как похож Харитонов. Носом, ушами этими большими, скуластостью, разлапистостью рук, которая была у Толстого. Конечно, полной идентичности нет и быть не может, да она и не нужна совершенно.
Для меня было важно в Харитонове другое. О Толстом есть такое представление, что он был очень суровый человек. На самом деле Толстой был очень сентиментальный человек. И если смотреть на фотографии, особенно 1860-х годов, Толстой там жених — у него глаза всё время на мокром месте. Как будто он только что плакал. А он действительно очень часто и много плакал по любому поводу. Его в детстве Лёва-рёва называли. И вот глаза Харитонова — вот это толстовские глаза.
— Скажите, для вас после всех книг, после сценария фильма тема Толстого исчерпана или нет?
— Ну, пока я не буду… У меня предисловие книги «Лев в тени Льва» называется «Осторожно, Толстой». Я там привожу слова профессора Снегирёва — это был такой акушер знаменитый, который делал операцию Софье Андреевне прямо в Ясной Поляне. И он говорил последнему секретарю Толстого Валентину Фёдоровичу Булгакову, удивительному человеку:
«Толстой поглощает людей без остатка. Всякий, кто слишком близко приближается к нему, растворяется в нём, теряет свою личность». И в этом, правда, есть опасность определённая.
Поэтому я немножко так отойду. И потом, я же не сериал пишу про Толстого. Ну хватит — уже четыре книги. Я потом принципиально написал книгу о Елизавете Дьяконовой — малоизвестной фигуре. Но и там есть Толстой. Никуда от него не денешься.
Полную версию интервью с Павлом Басинским смотрите на RTД.
Свежие комментарии