16 апреля 2019 года Вологодский городской суд рассмотрит ходатайство об условно-досрочном освобождении Варвары Карауловой, осуждённой за попытку присоединиться к террористической группировке «Исламское государство»*. RT пообщался с матерью осуждённой Кирой Карауловой, которая считает решение суда несправедливым, а поступок дочери — не заслуживающим тюремного заключения. О том, как экс-студентка философского факультета МГУ отбывает заключение в колонии, о её планах на будущее и подругах-сокамерницах — в материале RT.
— Когда вы последний раз виделись с Варей? Как часто удаётся видеться и как проходят встречи?
— Я езжу регулярно на длительные свидания раз в три месяца либо одна, либо с младшей дочерью. Свидание длится трое суток. Мы вместе играем в настольные игры, обсуждаем всё, обнимаемся и смеёмся. Обычно Варя просит привезти книги и газеты, ведь она интересуется тем, что происходит вокруг.
— Поддерживает ли ваша дочь общение с друзьями, однокурсниками? Посещают ли её отец и сводная сестра?
— У неё очень активная переписка, к ней приезжают на короткие свидания, в том числе её отец — он был неделю назад. Сама она позвонить может лишь раз в две недели. Ей звонят и друзья, и родственники. C сестрой они выросли вместе, поэтому они, конечно, родные и близкие. Мы её очень ждем.
— В связи с возможностью выхода из колонии по УДО появилась информация о пристальном внимании к вашей дочери со стороны сотрудников ФСИН. Расскажите об условиях содержания Вари в колонии и как к ней относятся сокамерницы.
— Я не думаю, что к ней изменилось отношение. Просто это обычная практика перед УДО: придумывать различные (проступки. — RT). По поводу сокамерниц последний раз я была приятно удивлена — она передала мне рисунки, подаренные ей девочками, с которыми она вместе сидит, на день рождения. Они по фотографиям нарисовали её, собаку, меня и младшую сестру.
Ей сделали огромный плакат на день рождения, и это дорогого стоит. Ощущение, что к ней тёплое отношение у многих. Она неконфликтный человек.
— Как устроен её день в колонии?
— Она работает в швейном цехе целый день, но это не монотонная работа, а надо всё время думать, как разместить выкройки, как сделать так, чтобы было как можно меньше отходов материала. По крайней мере над этим надо как-то поразмыслить.
— 16 апреля 2019 года Вологодский городской суд рассмотрит возможность освобождения Варвары по УДО. Почему ей не предоставили возможности приехать в суд, а она лишь будет выступать по видеосвязи, не предоставили возможности вам увидеть дочь?
— Самое главное — не нам повидаться. Я поеду к ней через три дня на длительное свидание. Самое главное, что таким образом её лишают права на защиту — она не может в живом режиме общаться с адвокатом. И это не только она. Я узнавала специально — это нормальная практика, так делают всегда. Но это прямое ущемление права на защиту.
— Как изменилась ваша жизнь с момента, когда Варвара попала в колонию?
— Изменилось всё. Но я бы не хотела в это углубляться. Перевернулось всё с ног на голову, поэтому прежней жизни больше нет. На работе мне очень повезло с окружением, поэтому меня все очень поддерживают, и многие Варю знали лично, поэтому они всё понимают.
— Чувствуете ли вы свою вину за случившееся, что где-то, быть может, именно вы недосмотрели?
— Мне кажется, любой нормальный родитель должен в первую очередь винить себя за то, что с его ребёнком происходит что-то нехорошее.
— Как себя сейчас чувствует ваша дочь?
— Я хочу сказать больше спасибо нашему адвокату Сергею Бадамшину, который, с моей точки зрения, вернул её к жизни своим настроем, оптимизмом, каким-то умением психологического настроя. Когда она была в полной изоляции год, с ней не общались и не виделись, он сумел укрепить её силы, заставил её решиться на этот суд и попробовать доказать свою невиновность и то, что не было никакого злого умысла в её действиях.
Были детская глупость, наивность, неуверенность и неопытность, потому что, когда это всё происходило, ей было 19 лет. Она абсолютно книжный, домашний ребёнок, верит всему, что ей говорят. Теперь, конечно, она уже повзрослела.
— Известно, что в колонии Варвара продолжает учиться и получает высшее образование. Расскажите о её планах после выхода из колонии.
— В МГУ нет дистанционного обучения, и единственный университет, который работает в таком режиме, — это «Синергия» (Московский финансово-промышленный университет. — RT), поэтому выбора у нас не было. ЕГЭ действует только четыре года, и вообще жаль, что время утекает сквозь пальцы, поэтому было принято решение (продолжить обучение. — RT). Варя любит и умеет учиться. Думаю, что потом, получив первую ступень образования, в магистратуру она сможет пойти туда, куда считает нужным, в очном режиме.
— На кого она сейчас учится?
— Юриспруденция и менеджмент. Она хотела, чтобы была математика, конечно, не в углублённом варианте, не физмат. К сожалению, сейчас возможности так серьёзно заниматься нет. Математика очень структурирует мысли, помогает всё расставить логически. Она все ещё не бросает мысль выучить язык жестов.
— Думала ли ваша дочь о правозащитной деятельности? Может быть, она планирует помогать другим девушкам, попавшим в схожую ситуацию?
— Да, безусловно. Но мне кажется, что всё-таки лучше об этом спросить саму Варю. Всё это через призму моих мыслей. Надеюсь, у неё будет возможность ответить на эти вопросы самой. Я думаю, она продолжит волонтёрскую деятельность параллельно с учёбой и работой. Чем бы она ни занималась, она всем занимается на 100%, и ей нужно просто выбрать сферу деятельности. И в этой сфере деятельности ей точно повезёт.
— Как вы оцениваете обвинительное заключение в адрес вашей дочери? Насколько оно было справедливым и обоснованным?
— Не было представлено ни одного доказательства. Можно за уши притянуть вообще всё что угодно и сказать: «Вы на трамвае проехали не потому, что вы в школу ехали, а потому что у вас был умысел украсть кошелёк. Вы думали об этом, но так как трамвай был пустой, вам не удалось его украсть».
— Как проходили следственные проверки, которые привели к её заключению?
— Дело вёл следователь Сергей Агузаров. Я регулярно писала прошения о свидании, но мне каждый раз было отписано, что следователь считает, что это нецелесообразно, а если я ещё раз напишу, то он даже читать не будет мои прошения. Он обещал, что если Варя пойдёт на сделку со следствием, признается во всём, что о ней напишут, то тогда он разрешит свидания и звонки. Это был чистой воды шантаж.
— Использовала ли ваша защита эту информацию на суде?
— Думаю, сейчас это уже не имеет никакого смысла. Это имеет смысл только для тех людей, которые думают, что их это никогда в жизни не коснётся. Коснуться это может кого угодно.
— Вы рассказывали журналистам, что ваша квартира была буквально напичкана прослушивающими устройствами. Сейчас вы всё ещё замечаете пристальное внимание со стороны спецслужб?
— Конечно, замечаю. Знаете, если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят. Сама я с ними не контактирую.
— Почему вы долгое время не давали интервью журналистам?
— А какой смысл?
— Может быть, ещё раз привлечь внимание, поменять ход дела в отношении вашей дочери?
— Это ничего не изменит. Я хочу рассказать, что к ней за это время несколько раз ездил духовник. Он посещал её и в «Лефортово» несколько раз, и сейчас. Я ему очень благодарна. Когда он приехал к ней первый раз, был очень удручён поездкой, а последний раз сказал, что очень доволен, получил от общения с ней большое удовольствие. И я была очень рада.
— Вы рассказывали о том, что ваша дочь крещёная, но никогда не ходила в церковь, отношение к религии было спокойным. Получается, сейчас её отношение к религии изменилось, она стала более восприимчивой?
— Честно говоря, я надеюсь, что у неё и сейчас отношение спокойное. Я уверена в этом. Мне кажется, такое спокойное, позитивное, положительное, как и должно быть.
— В курсе ли вы того, что стало с вербовщиком Варвары? Вспоминает ли она о нём?
— Она о нём не вспоминала ни разу. Не помню такого. Меня, честно говоря, удивляют наши доблестные спецслужбы, которые не посчитали нужным его найти. Ни его, ни тех людей, которые её переправляли, покупали билеты, встречали и давили на Варю. Ни один человек не найден и не наказан.
— Как вы сейчас оцениваете шансы дочери на освобождение по УДО? Что вам говорит адвокат?
— Трудно что-то сказать. Почему-то у нас считается, что незастёгнутая пуговица — это страшное преступление, за которое человек не заслуживает свободы, хотя он по всем другим показателям оценивается положительно. Пуговица и то, что она прилегла на кровать, — и это за три с половиной года — самые страшные её нарушения. Притом что за ней там смотрят в лупу и каждый её шаг отслеживают. Она человек довольно закрытый и стеснительный, поэтому для неё это очень большое напряжение. Она в этом напряжении уже три с половиной года находится беспрерывно.
— Как она справляется с этим напряжением?
— Книги, её внутренний стержень, мы — семья. Ну и без лишней скромности скажу, что я.
* «Исламское государство» (ИГ) — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 29.12.2014.
Свежие комментарии