Основатель и директор московского «Мультимедиа Арт Музея» Ольга Свиблова регулярно входит в списки самых влиятельных людей в российском искусстве. В эксклюзивном интервью RT на полях VII Санкт-Петербургского международного культурного форума она рассказала о своём «музейном» детстве, научном интересе к грибам и жизни в Париже, а также призналась в любви к посетителям музея и прокомментировала ситуацию с появлением полуобнажённой девушки на выставке художника Уно Моралеса.
— Мы с вами встретились на Санкт-Петербургском международном культурном форуме. В какой по счёту раз вы сюда приезжаете?
— Ой, я уже не помню. Ну вот с первого форума. Как он появился — так я сюда всё время и приезжаю.
— А вам нравится Петербург? Какие у вас любимые места в этом городе?
— Конечно, я люблю Петербург! В первый раз я сюда попала лет в девять. На улице тогда был страшный холод. Мы жили почему-то в Смольном дворце и пробежками передвигались по Санкт-Петербургу, прячась во всех кафе, которые тогда существовали. В кафе «Север», я помню, мы спрятались. Так я его открыла, это знаменитое кафе!.. По-моему, оно и сегодня существует на Невском. И конечно, это была первая встреча с самым лучшим — с музеями.
Я всё-таки музейщик. И поэтому мне ближе всего именно музеи Санкт-Петербурга. Это, конечно, Эрмитаж и Русский музей — наши замечательные коллеги. Теперь в Петербурге огромное количество площадок. Замечательная площадка «Манеж» недавно открылась.
Он оборудован по последнему слову музейной технологии. Там замечательная команда работает и проекты интересные. Кроме того, в Петербурге много галерей. Меня с этим городом связывают ещё и личные контакты с художниками, с писателями. Ну как — вторая столица! Поэтому мы регулярно друг к другу ездим.
— К вопросу о любимых городах. Если я не ошибаюсь, вы с 1991 года жили и работали в Париже...
— Я в первый раз в Париж попала в 1988-м. Но, действительно, живу между двумя городами. Мой муж, которого, к сожалению, четыре года назад не стало, — француз. Когда он мне предложил руку и сердце в 1991 году, я сказала, что рука и сердце — с ним. Потому что я в первый раз, по-моему, вот так по-настоящему влюбилась. И так же любила своего мужа все эти 23 года, которые мы с ним счастливо прожили.
Но вот в Париже я жить не буду. Я там много работаю и туда люблю приезжать, но не хочу там жить. Это моя вторая страна, я очень многому научилась во Франции. Но у меня есть моя земля, есть мой язык.
Мне было 35 лет, когда я приехала в первый раз в Париж, и это было хорошо, потому что фильм «Чёрный квадрат», который я делала, получил премию в Каннах. И вот мои рабочие любовные отношения с Францией продолжаются. Но это всё равно дистанция, несмотря на то что я там проводила и провожу много времени.
— Что именно в личном и профессиональном плане вам дал Париж? Познакомились ли вы там с дорогими для вас людьми?
— Конечно, у меня есть друзья там. Но одно дело — это друзья. Другое дело — это профессиональный опыт. Конечно, я хорошо знаю, как существует музейная, галерейная жизнь Франции, что происходит во французском искусстве. А сила Франции в том, что это международное художественное поле.
Мы знаем, что в начале века Париж вообще был центром развития художественной жизни. И, собственно, все наши русские знаменитые художники так или иначе бывали в Париже. Часть из них в конце концов стали парижскими художниками. Художественные системы их сформировались так или иначе в России, но Франция очень много дала русскому авангарду, а русский авангард — это, безусловно, часть нашего культурного достояния. Но хочется, чтобы эти связи продолжались, развивались. Я думаю, что и наш музей, и лично я многое делаем для этого.
Французские музеи полны мирового искусства, в том числе современного. Фотография — это только одно из них. Сегодня уже никому не надо доказывать, что фотография — это искусство и её родина всё-таки Франция. Именно во Франции я встретилась с крупнейшими мировыми фотофестивалями.
Тогда, в 1995-м, когда я решила, что мы будем делать московское фотобиеннале, я была на стройке Европейского дома фотографии в Париже. И дала себе слово: у нас будет, как в Париже и лучше.
Сегодня наш «Мультимедиа Арт Музей» лучше, чем Европейский дом фотографии, и больше. И наш биеннале, если верить международной и, прежде всего, французской прессе, тоже... «Фигаро» пишет, что усталые европейские институты должны смотреть и учиться, что Москва — это столица фотографии.
Всё получается, но получается только тогда, когда у тебя есть опыт. Поэтому смотреть на то, что делают другие, полезно.
— В какой момент вы поняли, что хотите связать свою жизнь с искусством, что испытываете в этом потребность?
— Мне просто очень повезло. Потому что и мои родители, и, прежде всего, моя школа знакомили нас с культурой. Вот с тем, за что сейчас я бьюсь. В определённом возрасте приходит желание поделиться тем, что ты знаешь...
У нас из всех российских музеев абсолютно уникальная публика. 75% — это публика до 35 лет.
И я люблю нашу молодую, красивую, замечательную, модную публику. Меня совершенно не смущает слово «модная». Она стильная, она интересная. Сегодня есть запрос — и это тренд. Сегодня снова модно быть не богатыми, а умными.
В середине 90-х, когда мы создавались, люди думали о том, как себя прокормить, чтобы как-то купить машину, построить дом... Люди хотели иметь то, чего на протяжении 70 лет социализма были лишены. А меня мама учила, что главная сила — быть умным. Поэтому я себя в рваных джинсах с десятью заплатками всегда и везде, где можно, чувствовала принцессой.
Мне нравилось учиться. Мне нравилось искусство. Я выросла в Третьяковской галерее.
И я помню экскурсовода — её звали Елена Александровна Лебединская. Она мне казалась маленькой, очень старенькой. Сейчас я думаю, что она совсем не была старенькой. Она меня научила смотреть работы. Потому что смотреть и видеть — это две большие разницы, как говорили когда-то на Украине. Потому что искусство — это символический объект.
Нам нужно искусство, чтобы мы были больше, шире. Учить воспринимать искусство — это тоже учение. Поэтому меня больше всего волнует, каким образом дети могут приходить в музей.
Вот хорошо, что в Эрмитаж ходят все питерские школы. Мы всегда дадим бесплатные экскурсии. Главное — чтобы дети привыкали к тому, что жить в культуре комфортно и необходимо. Если вовремя не попробовал, в каком-то возрасте это уже не придёт. Это как Маугли. Если он не попал в человеческое общество до 16 лет, условно говоря, то уже никогда не выучит человеческий язык.
С культурой тоже надо встретиться в детстве. Поэтому все формы встреч с культурой для ребёнка полезны. Важно, чтобы его везде встретили внимательные интересные люди и чтобы он понимал, что он здесь главный. Любой посетитель для музея — неважно, млад он или стар, — всегда важен, и к каждому из этих людей, к каждой целевой аудитории, если говорить профессиональным языком, надо найти ключик. Поэтому у меня нет методичек, по которым читают экскурсии наши замечательные экскурсоводы, наши молодые ребята, которых теперь называют модным словом «медиатор». Культура — это всё-таки поле, на котором нет стандартов.
— Всегда ли посетители «Мультимедиа Арт Музея» ведут себя подобающим образом?
— Всегда.
— Не так давно я видела в Instagram-аккаунте «Мультимедиа Арт Музея» фотографию девушки топлес на фоне работы Уно Моралеса.
— Ну и что? Да, она топлес. Но она же не голая, оделась. Немножечко. Ей было не холодно. Почему нет?
— И как на это отреагировала охрана музея?
— Нормально. Она же не сделала ничего криминального! Она не попортила работы. Понимаете, топлес — это одетый.
— А можно ли считать то, что сделала эта девушка, «актом искусства»?
— Стало ли это «фактом искусства», жизнь покажет. Потому что, обнажая части нашего тела больше или меньше, мы сегодня искусство не сделаем. Если пойти в Эрмитаж, напротив, мы увидим такое огромное количество обнажённых скульптур — Венер, Аполлонов и так далее, — что повторять это будет просто смешно.
У людей есть странное представление, что их тело — это самое интересное, что у них есть. Я исхожу из того, что тело — это очень важно. Но это не значит, что обнажение (и даже в публичных местах!) становится «фактом искусства». Всё-таки нужно проводить инновацию в искусстве тоже. Поэтому просто топлес ничего не гарантирует.
— Выставки в «Мультимедиа Арт Музее» сменяют одна другую, и создаётся впечатление, что сотрудники музея живут в состоянии вечного цейтнота.
— Это правда.
— А как вы совмещаете личную жизнь и профессиональную? На всё ли хватает времени?
— Ну, во-первых, мне везёт. Потому что я занимаюсь тем, что я безумно люблю. Я не представляю жизнь, когда нужно ходить на работу, которая не имеет для меня смысла. Другой вопрос, что я работала шесть лет дворником, причём у меня на тот момент уже был красный диплом МГУ, у меня была написана диссертация, можно было прекратить. В Советском Союзе, если мы говорим особенно о 70-х годах, это время застоя. Этот период в нашем обществе, в официальной советской и российской истории называется периодом стагнации. Вот в это время дело заменяется симуляцией дела.
— Вы, по-моему, занимались грибами, когда только поступили на биофак?
— Ну, грибами я тоже занималась. У меня была работа про грибы.
Любая научная проблема — это очень важно. Вот сегодня всё то, о чем я мечтала, существует. По крайней мере, мы знаем, что вешенки или шампиньоны — грибы, которые подлежат искусственному выращиванию. А вот, например, трюфели или белые грибы пока выращивать не научились. То есть, понимаете, это как искусственный интеллект: ему что-то доступно, а что-то недоступно.
Мы понимаем, что трюфель или белый гриб вкуснее, чем вешенка. Но вешенка тоже гриб и неплохой. Вот я тоже хотела, чтобы грибы росли: я любила грибы и до сих пор люблю. Но не любила их собирать — когда у меня голова долго внизу, мне становится некомфортно.
Делать надо то, что любишь, и то, что тебе интересно. Я люблю учёных. Я считаю, что благодаря учёным развивается цивилизация. Фёдоров написал такую замечательную книгу, она называлась «Философия общего дела». Если бы все понимали, что наша жизнь — это философия общего дела, что каждый из нас в копилочку маленькими шажочками, маленькими конкретными делами вкладывается в эту философию общего дела, то жизнь была бы точно лучше.
Мы забываем о тех благах, которыми пользуемся. Поэтому совершенно справедливы и правильны дискуссии и практические действия на тему сохранения природы, о том, что мы должны беречь экологию для себя, пока мы царим.
Почему? Потому что мы передаём друг другу знания. Потому что у нас есть коллективный опыт. И коллективный опыт делает каждого из нас сильнее, мудрее. Мы боремся с болезнями, продолжительность жизни растёт. Это возможность передать больший опыт тем, кто приходит в эту жизнь.
Я за увеличение пенсионного возраста. Потому что человеку на маленькую пенсию, когда он не социализирован, жить плохо. Ему остаётся в лучшем случае телевизор. Тогда люди начинают болеть. Мы не болеем, когда мы востребованы. А где ты востребован, не играет роли. Вот вместо того, чтобы симулировать деятельность в научном институте в 70-е годы, мне казалось правильнее иметь свободное время, когда можно было читать, общаться, заниматься творчеством. Ну и сохранять порядок у себя на участке...
Полную версию интервью с Ольгой Свибловой смотрите на RTД.
Свежие комментарии